Сказки Ледяного спокойствия
Шрифт:
– Мне это очень нужно, - сказал слон Хатхи.
– Иначе я могу взбеситься, а бешеный слон получает страшное имя Черная Гора...
– Я схожу к людям и возьму, - сказал Маугли.
Вскоре он вернулся.
Каа хлебнул и предусмотрительно уполз в местное варьете, где давали представление бандерлоги.
А слон Хатхи выпил, взбесился, передавил всех вокруг, и Водяное Перемирие закончилось.
92. Туча
Туча идет, Туча!
– в ужасе закричали Карик и Валя, глядя вверх.
Иван Гермогенович с беспокойством посмотрел на небо.
–
– Когда бы мы не уменьшились до размера жуков, все обошлось бы. Мы бы спряталсь. Зачем вы только пили из пробирки! Вкусно было, да? А вот беда бы прошла стороной. Но теперь...
Карик, содрогаясь, еще раз посмотрел, как тяжелое, свинцово-зеленоватого цвета чудище, все приближалось и приближалось.
– Под листик?
– спросила Валя.
– Под грибок?
– Какие там листики, - проскрежетал Иван Гермогенович, думая, что им, микроскопическим, уже никогда не добраться до шеста с красным полотнищем, где спрятано лекарство роста.
– Бежать! Бежать изо всех сил, без оглядки!
Он подхватил Карика и Валю и, насколько хватало его старческих сил, понесся по еле видной тропинке.
На них упала черная, странных очертаний тень.
– Берегись!
– взвыл Иварн Гермогенович. Карик и Валя зажмурились и зажали уши.
– "Потому, потому что мы пилоты, - пропел майор Туча не в пример лучше безголосого Ивана Гермогеновича.
– Небо наш, небо наш родимый дом..."
Он наступил сапогом на пискнувшую троицу и зашагал дальше, наслаждаясь отпуском. Сияло солнце. "Первым делом, первым делом самолеты", - пел Туча. Невдалеке торчал красный флаг - шест, украшенный тряпицей.
"Не иначе, пионеры-герои воткнули, - подумал Туча.
– В память о неизвестном истребителе, небесном тихоходе".
93. Федорин Мойдодыр
Когда Федора заводила на манер "Стеньки Разина": "Как из маминой из спальни, кривоногий и хромой выбегает умывальник и качает головой...", соседи уже знали, что начинается маниакальная фаза психоза. И даже радовались, потому что иначе Федора грозилась повеситься, а в этом дому не один повесился.
Впрочем, Федора попивала, и на сей раз песней не кончилось; обнаружились дела пострашнее.
Главный в бригаде доктор, которого вызвали, сидел за столом и задавал Федоре уточняющие вопросы:
– Значит, одеяло убежало?
– Убежало.
– (В сторону): Два реланиума. (Федоре): А подушка?
– Как лягушка...
– Ускакала от меня, - докончил доктор.
– И от меня, - вздохнул он с неодобрением, потому что собирался этой ночью поспать и не слушать Федору.
Соседи толпились в дверях.
– У нас бывает, - серьезно кивнула одна, в платочке.
– Мы даже приглашали бородатого такого, с лозой ходил. Нечисто, говорит, тут.
– Это он правильно говорил, что тут нечисто, - соглашался доктор, пока Федору, спеленатую, вели вниз.
– Весьма, - он потянул носом.
– И как люди живут? Этому, с лозой, передайте: пусть к нам зайдет.
...В отделении добрая санитарка успокаивала Федору:
– Где же оно убежало? Вот оно, одеяло! Куда же она ускакала? Вот она, подушка!... Мандадыр!...
– позвала санитарка.
– Мандадыр, работа приехала! Веди ее в ванную!...
Вошел здоровенный, кривоногий и хромой санитарище, сильно заспаннный. Ночами он любил прокрадываться в кабинет заведующей, которую все звали мамой, и спать там на удобном диване для научных совещаний.
Взглянув на Федору, он запустил лапу в бороду.
– До дыр, говоришь, мыть, - пробурчал он.
– М-да.
И пошел надевать противочумный костюм. Мимо стенгазеты с нарисованной страшной мухой: "Полтергейст - болезнь грязных рук".
94. Финиш Ясного Сокола
У Финиста Ясного Сокола была возлюбленная - Василиса, если не ошибаюсь, - и она постоянно оглаживала его русые кудри.
– Ты такой доверчивый, - сокрушалась любимая и премудрая.
– Всем-то ты помогаешь, разной твари. До всего тебе дело. Настоящий дружинник. Сходил бы к воеводе за повязкой на рукав!
Ясный Сокол седлал коня и ехал оказывать помощь. В один прекрасный день он вылечил лапку ежу, вылечил лапку зайчику, вылечил крыло коршуну и хвост какой-то рыбе. Он даже подумывал о медицинской карьере: хотел взять фамилию "Борменталь" и отдаться в учение доктору Айболиту.
Вдруг он встретил двух сирых и убогих с брошюрами. Ему стало так жаль их, потому что брошюр их никто в его краях не брал по неграмотности, что он заграбастал целую пачку и посетил собрание с песнями и омовениями. Обученный грамоте Василисой, он взялся за чтение, всю ночь не спал, а утром объявил, что за ночь эту он сделался свидетелем Иеговы и теперь точно знает, как надобно по-настоящему помогать людям.
– Они построили специальную Сторожевую Башню, - возбужденно рассказывал он.
– И выпускают официальный журнал.
– А это, часом, не сайентологи?
– осторожно спросила премудрая, но не в полной мере, Василиса.
– Нет, это свидетели. Мы будем присутствовать на Суде.
Ясный Сокол немедленно продал коня вместе с упряжью, а с ними - щит и меч, любимую книгу. Вырученные деньги он передал сирым и убогим. Те дали ему кипу брошюр, и Ясный Сокол, лицо которого стало еще более кротким, чем принято на Руси, побрел свидетельствовать.
Чем и занимался, пока не встретил двух симпатичных молодых людей в черных костюмах и с рюкзачками. Они-то и рассказали ему о новой, заморской вере, от которой спасаются все, и даже имена высекаются в камне, а многоженство - впоследствии запрещенное - вообще явилось решающим доводом.
Финист Ясный Сокол положил свидетельства в ближайшее дупло, от чего с дуба сразу посыпались листья, в том числе и не дубовые. Он переоделся в черный костюм, нацепил рюкзачок, но пиджак все же снял, было жарко. Это дозволялось; можно было даже закатать рукава белой рубашки.