Сказки моего детства и прочая ерунда по жизни (Неоконченный роман в штрихах и набросках)
Шрифт:
Этим солдатом, точнее старшим сержантом, был мой отец. Ко всему привыкает человек, к смерти, говорят, тоже. Странно, но меня этот небрежный рассказ про войну, изложенный мне, скорее для того, чтобы я отвязался от него, поразил меня больше иного героического подвига. Это было столь обыденно и каждодневно, и он, через много лет, прошедших с той поры, относился к этому так же спокойно и обыденно, как мы обыденно относимся к смерти на экране телевизора, понимая, что она нас не касается ни каким боком. Но он не видел ничего экстро ординального в этой куче трупов, навороченных штабелями в черноте полярной ночи. Только смерть там была реальная, а трупы осязаемы и тверды в своей холодной вере в вечность.
Жатва
Только
– Мама, – крикнул кто-то из новобранцев и полез из окопа на нейтралку.
Кто-то что-то ответил ему, в безумстве закричав рядом. Новобранцы сыпанули из укрытия. Их пытались остановить, ловя за ноги и силой затаскивая в окопы, валя их на землю на нейтральной полосе.
Мины равнодушно пахали землю, собирая жертвы, что были принесены богу войны.
Все было пристреляно весьма тщательно и так давно.
Командование среагировало тотчас: издало приказ, запретив собирать для обучения новобранцев в большие группы.
О чём молчат вояки (первая медаль «За боевые заслуги», второй сбитый самолёт или Негнущийся палец)
То, что воевавшие не любят вспоминать войну, я уже говорил. Отец её не любил вспоминать. Что там он там видел, поверьте, не для средних умов. Представить это человеку, не прошедшему этот ад, сложно, даже мне, который легко может реконструировать происшедшее по едва связанным деталям. Правда для этого нужно знание жизни, хорошая логика и воображение. Жизнь меня потыкала в дерьмо предостаточно, так что я знаю не только жизнь благополучного среднего класса, но и разных пьяньчужек, бомжей, стариков, детей. Быт города и деревни, мысли людей и их желания, спал в обнимку с собаками, сжился с тайгой, став её частью, посмотрел и смерти в глаза, но того ада, который выпал на долю моего отца, я не видел, хотя и могу представить его. Кстати о логике: математика в детстве мне давалась гораздо легче русского языка, кстати, в шахматы я тоже рублюсь неплохо. Воображение? Пишу же я что-то, и шахматы это тоже не только голый расчёт.
Отец отрицал, что был ранен, но я отчётливо помню небольшую ямочку у него на животе, левее пупка. Будь я опытным человеком в те времена, то непременно выпытал у него всё, тем более про его ранение, о котором было написано в наградном листе. Хотя я предполагаю, что ямочка это не пулевое ранение, а след от фурункула. Фурункулёзом в сильной форме он переболел сразу после войны. На войне он не кашлял. Некогда было. Правда, он рассказывал про одну травму, про которую он говорил с некоторым юмором и про которую я и расскажу.
С чего начать? С наградного листа. Пожалуй. «Старший сержант Макаров выполнял обязанности командира пулемётного расчёта пулемётной роты. В апрельских боях 1942 года со своим расчётом в течение трёх дней удерживал высоту, отбивая контратаки противника. При этом уничтожил более 50 человек и, будучи раненым, продолжал отражать наседающего противника.
В период летних боевых действий 1944 г. выполнял обязанности командира зенитной установки, со своим расчётом обеспечивал бесперебойную работу КП дивизии».
Интересно, за что наградили отца в 1944 году, не за то же, что он в далёком 1942 году, а на войне год идёт не за два, а более, при неудачном наступлении 7 отдельной армии с пулемётом и сотоварищами, положил больше взвода финнов? Поверьте, потому, как он стрелял, в чём я и сам убеждался неоднократно, и был награждён знаком «Отличный пулемётчик», который дают именно за стрельбу, сложить в кучку он мог и поболя, если бы те не успокоились. А при наличии гранат, мог и отбиться на ближних подступах, а в рукопашном бою, смею вас заверить, он был сущий зверь. Восемьдесят килограммов стальных мышц, высокий рост, молниеносная реакция, а в злобе он был страшен, поверьте мне, не он оставлял противнику никаких шансов. В четырнадцать лет он работал молотобойцем, грудь его была настолько накачена, что грудная клетка выпирала вперёд даже и в пожилые годы, а о руках я не говорю. Добавьте его полное бесстрашие. Ясно, что финны вовремя смылись, встретившись с такими людьми, как мой отец, иначе бы пришлось им собирать остатки финского этноса по всему миру, чтобы Финляндия имела финнов.
Что же всё-таки произошло, что командование вспомнило о его прошлых заслугах? Вероятнее всего это связано со случаем, который рассказал мой отец. Если посмотреть на дату наградного документа, то он приурочена к окончанию Свирско-Петразоводской наступательной операции летом 1944 г.. 114 Стрелковая дивизия была кадровой и считалась элитной, почти всегда шла в первом эшелоне наступления, а отец в это время служил при штабе этой дивизии командиром расчёта взвода ПВО при управлении штаба дивизии. Судя по всему, штаб дивизии выследили финны или немцы и атаковали его с воздуха на марше. Не знаю, скорее всего, все остальные расчёты взвода или отстали или попрятались, но отец оказался один средь чиста поля, правда поля северного, с глазу на глаз с немецким или финским лётчиком. Видимо рядом никого не было, поскольку отец не вспомнил даже о втором номере. Скорее всего его, как и других, сдуло ветром страха с машины.
Счетверённая установка зенитного пулемёта «Максим» стояла на полуторке, зело борзо огрызалась огнём. Удачно так. Несколько очередей по самолёту, скорее всего точных, но не смертельных, отвлекли лётчика от других целей. Он переключился на злую зенитную установку, точнее на отца и отцовскую машину. Честно сказать, что он зря это сделал. Самолёт сделал несколько заходов на машину, но был встречены плотным огнём из пулемётов, и пули насверлили в его боках много новых дырок, но он не унимался. Честно сказать, зная итог, зря он упорствовал, но и отцу его упорство стоило негнущегося до конца жизни указательного пальца.
Что произошло? Один из «Максимов» установки заклинил. Перекосило патрон в патроннике. Отец в горячке ковырнул его пальцем и ковырнул его удачно, а, скорее всего, неудачно. Патрон выскочил, но затвор отсёк у него палец. Правда, скоро самолёт улетел. Отец, перевязав руку, двинул к медикам, которые были всегда при штабе. На его просьбу пришить его, те только хмыкнули, добавив, что они больше отрезают, чем пришивают и послали его подальше на передовую, точнее к своему пулемёту
Подальше? Дальше произошло невероятное. Он срезал ветку, благо дров в Карелии хватало, расколол её на плашки, приставил обрубок пальца и просто примотал его к остатку пальцу. Видимо квалифицированно он это сделал. Палец прирос! На что отец философски заметил, что на войне никто не болел и выздоравливал на ногах. Впрочем, это его взволновало не меньше самого боя.
Вернёмся, однако, к драчке. Драчка видимо была прилична, поскольку по прошествии стольких лет отец вспоминал этот эпизод достаточно эмоционально. Это было противоборство, а не игра в русскую рулетку. Отец чувствовал, что он выиграл. Он видел лицо лётчика. Тот струсил. Скорее всего, это был не единичный случай. Самолётов было много, штабов мало, и не всегда их вылавливали на дорогах, а вне наступления штабы стоят на месте и все сторожат не только небо, но и сами штабы вельми зорко.
Только не считайте, что у летуна стало нехорошо на душе или совестно, так что, дав несколько очередей по машине, он смотался восвояси по добру по здорову. Смотался он не по столь высоким, а приземленным, меркантильным соображениям. Самолёт его превратился в сплошное решето и до своей землицы он не дотянул. Точнее до передовой. Загремел костями менее, чем через километр, от того места, где пересёкся с моим отцом.