Шрифт:
ПРИСКАЗКА
Длинные-длинные вечера были по зимам тогда, в моем далеком детстве. Бывало, на дворе вьюга; вот слышно: ноет ветер
— Что, замерз? — спросит, улыбаясь, бабушка. — Вот сюда садись, вот здесь теплее.
И посадит, где теплее. Да еще тулупом укутает. А ветер поет в трубе, здесь, над головой. И чуть страшно от его пения. И кажется, будто кто сердитый разбушевался, разыгрался там, на дворе, над крышей нашего дома. И захочется чего-то чудесного послушать.
— Бабушка, скажи сказку.
И бабушка неторопливо, ласково начнет рассказывать. Я закутаюсь в тулуп, притаюсь, почти не дышу, слушаю. Милые сказки! Чудесные сказки! Про ковер-самолет, про железного копя, у которого из ноздрей огонь пышет, а из ушей дым валит, про богатыря с таким зычным голосом, что слышно за двадцать верст, про перо жар-птицы.
Милые сказки! Чудесные сказки!
Тогда, в детстве, я мечтал, я так хотел увидеть этот диковинный ковер-самолет, железного копя, перо жар-птицы, услышать зычный голос богатыря.
И вот прошло не так уж много лет с того времени, как я слушал бабушкины сказки, и мечта моя сбылась. Я увидел и железного коня и перо жар-птицы. Я услышал зычный голос богатыря. Я сам летал на ковре-самолете. И много еще сказок сбылось на моих глазах, сказок чудесных и милых. О них я хочу рассказать.
ЖЕЛЕЗНЫЙ КОНЬ
…И увидел Иван: скачет конь по полю, ни оврагов, ни рытвин не разбирает. Лес попадется — через лес махнет. Река на пути — через реку перескочит. Из ноздрей у коня пламя пышет, а из ушей дым валит, от копыт искры сыплются. Так топает конь, что гуд идет и по горам и по долам…
Ходили мы с бабушкой в лес за ягодами. И далеко ходили, версты за четыре от города. Пришли на одну поляну — ягод там тьма! Стали собирать. Вдруг слышу я: за лесом шум какой-то.
— Бабушка, что это? — спрашиваю.
Бабушка прислушалась.
— Мужики что-то делают… да много… Пойдем-ка, глянем.
Подхватили мы свои корзинки и пошли через лес туда, откуда несся шум. Глядим, большая поляна, через поляну по самой середине лощина тянется, а за лощиной виднеются мужики в лаптях, все без шапок. Одни лопатами рыли землю, насыпали в тачки, а другие возили эту землю по длинным доскам к лощине и там ссыпали ее. У всех мужиков были растрепаны волосы, смочены потом,
— Дорогу строят, — сказала бабушка, — здесь чугунка пойдет.
— Какая чугунка? — спросил я.
— Сама не знаю. Видать не видала, слыхать не слыхала.
Я смотрел на мужиков, мне очень хотелось узнать, что за чугунка здесь пойдет. Чугункой у нас зовут чугунный тяжелый панок, которым играют в бабки. Не может быть, чтобы такую широкую дорогу делали для панка. Еще чугункой зовут круглую чугунную печь, что ставят на зиму в тех домах, где бывает холодно. У такой печки есть ноги, но пойти она никак не может. Я терялся в догадках.
Мы пошли с поляны в колки. Но в этот день мне и ягоды были не в ягоды, а бабушка сердилась, что пуста моя корзинка.
Я все думал о чугунке: «Чугунка, чугун… Может быть, это вроде чугуна, что стоит у нас в сенях с водой? Но как он может ходить?»
Вечером на улице я спрашивал ребятишек. Никто не знал, что такое чугунка, а веем было интересно знать. Мы собрались на лавочке у Потапова дома и до самой ночи толковали про чугунку. Я узнал только, что чугунка давит скот, калечит людей. Не поостережешься, — и пропал, тут тебе и смерть.
За лето мы раза три ходили в лес смотреть, что делают мужики. Они уже подвинулись ближе к городу. Они рубили лес. Зеленые срубленные деревья лежали длинной, широкой дорогой, а несрубленные стояли плотными, ровными стенами вдоль этой дороги.
Левка Петряев, самый смелый из нас, спросил однажды у мужика-рубщика:
— Дяденька, что вы делаете?
— Полотно, парнишка, строим.
Мы не могли этому поверить: полотно — это материя, из которой шьют штаны и рубахи. Однако и в городе так же говорили: «полотно строят», «полотно пройдет до Соловьева сада, там будет вокзал».
От товарищей и от взрослых я постепенно узнавал: «у чугунки много колес», «внутри у чугунки горит огонь», «у чугунки есть труба».
Очень непонятно все было!
Так прошла осень, потом зима. Работы в лесу кончились. И разговоры о чугунке мало-помалу замерли. Только уже ближе к весне вдруг в город приехало много новых людей; они ходили по улицам, искали квартиры. Они были одеты в черные пальто с светлыми пуговицами, в круглые форменные шапки с кокардами. От них мы узнали, что чугунка скоро пойдет.
Когда стаял снег и хорошо подсохло, мы ходили в лес гурьбой посмотреть, что там делается. За Соловьевым садом кипела работа. Рабочие рыли землю, строили кирпичные дома, стругали, пилили. Крик кругом стоял, шум, горели костры; лошади подвозили доски, ящики, кирпичи. Откуда-то набежали собаки.
Я вспомнил, как еще прошлым летом на этом месте в лесу мы собирали грибы.
Мы долго ходили по постройкам. Здесь я впервые увидел длинные железные полосы странной формы и узнал, что их зовут рельсами. Нам говорили, что по рельсам ходит поезд. Это было удивительно. Потом я видел сосновые плахи, аккуратно обтесанные, — шпалы — и странные гвозди — костыли. Костыли лежали большой кучей. Левка хотел украсть один костыль и уже положил его за пазуху, но Семка сказал, что за это «прямо в Сибирь погонят» не только самого Левку, но и его отца и мать, сестер и братьев, даже дедушку. Левка вытащил костыль из-за пазухи и опять положил в кучу.