Сказки мрачных краёв
Шрифт:
Быстрая сталь мелькнула в уютном свете настольной лампы. Маша Дронова едва успела оторвать взгляд от книжки…
Хрипов перерезанной глотки никто не услышал. Накачанная всякой дрянью неврология смотрела свои больные сны.
* * *
– Ты кто?
Толян невозмутимо разглядывал рассевшееся на полу возле унитаза существо. Существо, тоже невозмутимо, даже не глядя на Толяна, продолжало своё занятие – вырезание скальпелем кусков плоти из покойной медсестры Маши Дроновой.
Глубокой
Там он и встретил существо. Оно чем-то напомнило Толяну родного дедушку Ивана. Когда дедушку нашли на чердаке через две недели после отравления самогоном, старичок выглядел примерно так же.
– Эй, я тебя спрашиваю… Ты что за чудо?
Существо покосилось на Толяна узкими гноящимися глазами. Глубокомысленно вертя в пухлых, почти детских пальчиках какую-то кровавую фигню из медсестринского нутра, оно проскрежетало:
– Я Жумейло-жихарь.
Немного помолчав, существо добавило:
– Я надпочешники очень люблю. Пососёшь надпочешник – сразу жить охота…
– А без этого не охота, что ли?
– Конечно, не охота. Я же народный умерец… Где народ умирает – там и я.
– Так.
Толян призадумался. Народные умерцы ему никогда раньше не встречались.
– А ты откуда? Я тебя раньше никогда не видел.
Умерец захихикал.
– И не мог ты меня видеть, дурачина… Я в простенье обитаю.
– Это где такое?
– А стены невидимые, которые меж душами людскими и всем вечным вселенским миром стоят. Внутри стен этих и живу я. Понял?
– Не понял я ни хрена… А на хуй ты Машку замочил? Ради надпочечников, что ли?
Жумейло-жихарь ткнул в сторону Толяна скальпелем. Толян попятился, роняя раскуренную было сигарету.
– Вот она, моя отмычка к башке твоей… Сталь да кровь… Да страх ваш глупый…
Синюшная, опухшая лапа Жумейлы нарисовала на голубом кафеле кровавую корявую свастику.
– Ты зачем это нарисовал? Ты разве фашист? – Толян с удивлением увидел, как на лысой голове Жумейлы-жихаря появилась нацистская каска.
Умерец широко раззявил окроваленную пасть – холодная струя зелёной вонючей жижи ударила из неё Толяну в лицо.
Этой мерзости Толян не стерпел. Плюясь и шипя, как обиженный кот, он подскочил к умерцу и вырвал у него скальпель. Вялая холодная рука не оказала никакого сопротивления.
– С-сука ты! Нежить сраная! Нечисть, ёб тебя!..
Скальпель быстро замелькал в воздухе, кровь забрызгала унитаз, забрызгала с ног до головы Толяна.
Звёздные вихри забушевали в голове. Сотни, тысячи голубей закувыркались вокруг Толяна дьявольскими молниями – они сшибались грудь в грудь, покрывая зассаный и окровавленный туалетный пол своими сизыми перьями.
– Что это?! Караул, помогите! На помощь! Здесь убивают! Убийца!!! А-а-а-а!!!
Многоголосый хор вразнобой завопил за спиной, пытаясь криками своими сокрушить Толяну сердце. Стиснув зубы, он бил и бил скальпелем поганую плоть, стараясь не слышать воплей.
И тут другие умерцы ворвались в туалет и бросились пинать Толяна, ломать ему руки. Он сопротивлялся им, сколько мог. Проваливаясь в темноту, в сатанинское простенье – обитель злых духов, пожалел Толян лишь о недокуренной сигарете.
* * *
– …пошёл я, значит, ночью поссать, а в туалете, значит, Толян, медсестру кромсает… Я в крик – он на меня! Ё-ё… Хорошо вот ребята с третьей палаты выскочили! Повязали этого гада! Охрану вызвали! Я думал – ну всё, зарежет он меня!
Грабуткин с явным удовольствием пересказывал собравшейся вокруг толпе подробности ночной трагедии.
– А зачем он свастику на стене кровью нарисовал?
– Да хуй его знает… Кто их поймёт, сумасшедших…
Тощий интеллигент, к неудовольствию Грабуткина, тоже встрял:
– А завотделением-то с инфарктом слёг, когда узнал… Теперь наша выписка затянется… М-да…
– Я сразу понял: чокнутый этот прохвост. Чокнутый, как последний шайтан! Нельзя таких в одной больнице с нормальными людьми держать! Ай-яй-яй, что творится!
Огласив этот вердикт, Рафат Шурафович обнюхал извлечённый из задницы палец и, сползши с кровати, зашаркал к холодильнику.
17 апреля 2005.
ДЕНЬ СВИНЬИ
Один козёл в жертву за грех.
(Ветхий Завет, гл.7, ст.16)
Не тронь без нужды скота моего, и не служит скот разврату сынов человеческих. Ибо совокупляющийся со скотом крупным и мелким смертию умрёт, и истребится душа его из народа моего.
(Откровения Велакееля, гл. 45 ст. 102)
В этом мире нет ничего лучше доброй резни. Это ещё папаша мой, горись ему хорошенько в аду, говаривал. А уж батя-то понимал толк в настоящей жизни, да. Помню, когда мы кололи свиней, это был целый праздник. Батяня ещё с вечера вострил свой знаменитый «свинорез», а мы, завистливо сверкая глазами, крутились вокруг. Папаша, сощурившись, долго любовался ножом, пробовал на палец «вострость» и в шутку замахивался на нас: «Заколю поросят!». Мы, подыгрывая ему, с дурашливым хрюканьем начинали нападать. Заканчивалась игра «великой резнёй» и все «поросята» отправлялись «на колбасу».