Сказки народов Восточной Европы и Кавказа
Шрифт:
— Что ж ты меня не послушалась? Теперь ты мне не дочка. Возьми себе из поместья что пожелаешь и ступай домой, чтоб я тебя больше не видел!
— Хорошо, — говорит девочка. — Но мне хочется на прощанье тебя вином угостить.
— Угости, — буркнул пан. — Только поскорей.
Напоила его девочка вином, пан и уснул без памяти. Тогда велела она слугам запрячь лошадей, положила пана в карету и повезла домой. Дома с отцом вынесла его из кареты и перенесла в сени на кучу гороховин [109] .
109
Гороховина —
— Вот тебе, — говорит, — постель вместо перины. Отлеживайся себе.
Проснулся наутро пан, по сторонам озирается: где же это он? Увидал свою приемную дочку и спрашивает:
— Почему я тут, в грязной мужицкой хате лежу?
— Ты сам так захотел, — смеется девочка. — Ты мне сказал: «Бери себе из поместья что пожелаешь и ступай домой». Я и взяла тебя. Вставай, бери топор и мотыгу да иди вместо отца панщину отбывать. Ты мужик крепкий, будет работник из тебя неплохой.
Услыхал это пан, вскочил на ноги и так махнул назад в свое поместье, что только его и видели. Даже от лошадей с каретою отказался.
КТО ЖЕ ИЗ НИХ ГЛУПЕЕ.
Черкесская сказка
Перевод и обработка Н. Капиевой.
И мать, и сестра, и жена очень любили своего Машуко. Когда он, бывало, уедет куда-нибудь, они ждут не дождутся его, за ворота встречать выходят… Да и было за что его любить. Парень он был смелый, умный и нравом веселый.
Вот однажды поехал Машуко за сеном. Стало время к обеду приближаться, и мать сказала:
— Ах, невестка моя хорошая! Нет у нас воды, а твой муж должен вот-вот вернуться. Пора обед ставить.
Повесила невестка ведра на коромысло и пошла к речке за водой. Зачерпнула одно и только хотела второе ведро наполнить, услышала: какой-то голос поет, выговаривает, словно колокольчик звенит. Это пастушонок на том берегу пас овец и пел грустную песенку.
— Если б этот пастух был моим мужем и если бы он умер, я оплакивала бы его только такой песней, — сказала себе невестка. А как сказала, давай волосы рвать, рыдать да приговаривать.
Ждет свекровь дома невестку не дождется, то и дело выходит на дорогу посмотреть: не возвращается ли она? Обед не готов, а сын вот-вот должен вернуться. «Не случилось ли чего с нашей невесткой?» — подумала мать и послала за ней дочку. Побежала девушка к речке, видит: сидит невестка на берегу, волосы рвет, плачет, убивается.
— Что случилось? Почему ты плачешь? — испугалась девушка.
— «Если бы мой муж умер, разве я не заплакала бы?» — так спросила я у себя самой, и вот плачу, — ответила сквозь слезы невестка своей золовке.
— Ну а если бы мой брат единственный умер, разве я не рыдала бы? — воскликнула девушка, села на бережок и тоже заплакала во весь голос.
А дома мать ждет не дождется. Нет ни той, что по воду пошла, ни той, кого за ней вслед посылали! И обед не готов, а сын вот-вот вернуться должен! Что делать матери? Посылать больше некого, пошла сама на речку.
Как увидела она, что сидят невестка и дочь на берегу, навзрыд рыдают, остолбенела от испуга.
— Что случилось, моя невестка? Что случилось, дочь моя? — закричала она еще издали.
И они рассказали ей то, о чем вы уже слышали…
— Ох, Аллах, если б это был мой единственный сын и если бы он умер, я точно так же плакала бы! — И, сказав так, мать зарыдала в полный голос.
Сидят все трое у речки, волосы на себе рвут, оплакивают живого Машуко. А время уже к полудню… Съездил Машуко за сеном, вернулся, выпряг быков, хотел кнут в саклю занести и увидел на дверях замок… Нет никого дома, никто его не встретил, как всегда бывало…
«Сгоню-ка я быков на водопой, — думает Машуко, — а тем временем жена или мать вернется». Погнал быков к речке, а там на берегу сидит вся его семья, слезами обливается.
— Что с вами? — встревожился Машуко. — Какое горе в нашем доме?
Рассказали они ему о том, что вы уже слышали. Крепко обиделся Машуко: как же так, живого его оплакивают?! А еще больше досада его взяла…
— Уйду я, — сказал он им, — и не вернусь до тех пор, пока не встречу кого-нибудь глупее вас.
Схватил Машуко глиняный кувшин, выбил дно, протянул через него веревку, повесил на плечо и пустился в путь, покрикивая:
— Продаю дырявый кувшин!
Долго ли он шел, коротко ли, много ли позади оставил пройденных дорог, мало ли, только ходил он уже целых семь дней.
Пришел он в один аул, стоявший, как и его родное селение, на берегу реки. Неподалеку от этого аула был большой холм, а кругом холма копошились люди… Повстречался Машуко на дороге старый пастух с отарой овец.
— Салам алейкум!
— О, алейкум салам, будь нашим гостем.
— Пошли тебе Аллах самых лучших гостей, почтенный! Не скажешь ли ты мне: почему толкутся люди вокруг холма? Что они там делают?
— Видишь ли, сын мой, наш князь велел перетащить холм и поставить его рядом с аулом. С этого холма, говорит князь, удобно будет скликать народ.
Подивился про себя Машуко и этому князю, и этим людям.
— Не осуди меня, добрый человек, не подумай: «Вот бездельник, сующий нос не в свои дела!..» — но приказ вашего князя неразумный… Холм вы с места не сдвинете. Проще бы вам переселиться к холму всем аулом, если уж князю так хочется, чтобы холм поближе стоял.
— Эй, твоя правда!.. У нас это никому в голову не пришло, — обрадовался старик. Бросил отару и побежал к своим землякам.
А что же Машуко? Машуко дальше пошел, покрикивает: