Сказки о сотворении мира
Шрифт:
— Мы давно обговорили дела. Тебе только поставить подпись.
— Пока не прочту договор, ничего не буду подписывать.
— Он обидится.
— Эрнест! Иногда ты разговариваешь со мной как взрослый человек на взрослые темы, но иногда… Левушка рассуждает разумнее.
— Ты просто не хочешь, чтобы я стал первой ракеткой.
— Что ты городишь?
— Не хочешь, так и скажи, — на глаза мальчишки навернулись слезы. — Ты просто не любишь меня. Если не подпишешь контракта, все! Мне незачем жить! Больше никто, ни за какие деньги со мной не захочет иметь дела.
— Глупости!
— Зачем
— Успокойся! Послушай меня внимательно, сынок… Что из тебя получится в жизни — зависит только от тебя самого.
— Нет! Вы не позволите мне даже пробовать…
— И твое спортивное будущее зависит оттого, как ты тренируешься, а не от контрактов на пустынном шоссе. Ты мое мнение знаешь. Профессиональный спорт — жестокая вещь, чудовищные нагрузки, постоянные травмы и надорванная психика, а ты не выдерживаешь даже незначительной нервной нагрузки. Я не считаю, что теннис должен стать смыслом и целью жизни.
— А в чем тогда смысл?
— Ты меня удивляешь.
— И ты меня. Каждый человек занимается ерундой, только я занимаюсь ерундой честной, а ты… делаешь вид, что занят наукой, напускаешь на себя важности и ходишь как индюк. Лузер всегда хочет показать себя индюком в курятнике. А что такое индюк? Не знаешь? Индюк это тоже курица, только крупная. В спорте все честно. Думаешь, что ты лучше — выходи и дерись. Нет — заткнись и сиди на скамейке. Разве ты у себя в науке можешь доказать, что ты лучший?
— Я не лучший, — признался профессор. — По сравнению с Оскаром, я откровенно посредственный физик. Но каждый из нас занимается в науке своим делом, никто не мерится мускулами и силой удара, никто не доказывает превосходство, у каждой работы — свои критерии оценок. Мы не можем соревноваться, потому что не забиваем одинаковые мячи в одни и те же мишени. И не воюем между собой, потому что наука — не война.
— Нет, война, — заявил Эрнест. — Между природой и человеком. Проиграешь — плохо тебе будет, дядя Натан. Выиграешь — будет еще хуже. А спорт — война между равными.
— Я не понимаю, куда мы едем… — растерялся Натан, когда шоссе опустело и даже редкие постройки перестали мелькать у обочин. Туман лежал на траве, волочился клочьями по асфальту. Натан Валерьянович едва не проглядел поворот.
— Вот он!!! — воскликнул Эрнест.
У оврага мелькнула высокая фигура индейца и пролетела мимо, прежде чем профессор нажал на педаль тормоза.
— Развернись, дядя Натан, он нас ждет.
Двухметровая фигура индейца выплыла из тумана, словно культовый идол, забытый местными аборигенами. Натан Валерьянович не обратил бы на индейца внимание. При своих выдающихся габаритах он совершенно не бросался в глаза. Он вполне сошел бы за дерево, растущее у проезжей части без листьев и веток. На кактус с пушистой макушкой.
Индеец не шевельнулся, пока Эрнест не выпрыгнул из машины и не предстал перед ним. Заплаканный ребенок, минуту назад готовый драться за свои убеждения, оказался исполину по пояс. Подоспевший к нему Натан Валерьянович на всякий случай взял крошку за руку.
— Ну… — сказал гигантский индеец, глядя на гостей сверху вниз. — Мамашка-то где? Так спешил, что выронил по дороге?
— Мама наша сейчас далеко, — ответил Натан. — А в спешке я виноват. Знаете ли, недавно во Флориде, плохо ориентируюсь.
— Идите за мной…
— Погоди, — Натан остановил крошку-графа, но тот вырвал руку и шагнул в туман вслед за индейцем. Натан последовал за ними, утопая в грязи ботинками. Больше всего на свете он боялся упасть в канаву, а, выбравшись, не увидеть ребенка. Натан Валерьянович нервничал, пока опора под ногами не стала твердой. Рассеялся туман. Грязные следы мокасин простирались по гладкому камню.
Стены выросли вокруг с двух сторон, вместо потолка над головою открылось чистое небо. Натан Валерьянович догадался, что шествует по аллее славы. Стены коридора были увешаны живописными портретами чемпионов. В лавровых венках и коронах. Все они были оправлены золотыми рамами, под каждым золотыми буквами было написано название турниров, но Натан Валерьянович не умел читать руны и только поправил очки, чтобы портреты не расплывались.
Эрнест зажмурился и позволил дяде Натану снова взять его за руку. Индеец обернулся.
— Все они одинаковые, — сказал он. — Все боятся поднять глаза в галерее. Знаешь почему? Потому что страшно не увидеть здесь свою морду.
— Мы еще не заслужили портрет, — заступился за воспитанника Натан. — Как знать, может и для нас когда-нибудь место найдется.
— Свободного не найдется, — ответил индеец. — Рамы давно заполнены.
Индеец не лгал. Коридор закончился и на всем протяжении маршрута Натан Валерьянович не увидел места для новых портретов, а Эрнест ни разу не поднял головы. Коридор закончился высокой старомодной конторкой, на которой лежал документ и стояла чернильница, наполненная бурой жижей. Индеец обо всем позаботился до приезда гостей и не собирался тратить на процедуру много времени.
— Подписывать разборчиво, аккуратно, — сказал он. — Дату не ставить. Не ваше дело, когда придет срок.
Эрнест выхватил перо из чернильницы, и налил на конторке лужу.
— Пока не прочту, ничего не буду подписывать, — предупредил Натан, отбирая перо у ребенка.
Индеец усмехнулся. Эрнест пришел в ярость.
— Перестань! — прошипел он. — Здесь не принято!.. Так не по правилам! Мы можем остаться ни с чем! Я уже подписал. Просто поставь свою закорюку и уходим домой.
Индеец усмехнулся еще раз и отошел от спорщиков на пару шагов, чтобы их дебаты с чернильными брызгами не обгадили его костюм.
— Эрнест! — рассердился Натан. — Запомни на всю жизнь: прежде чем ставить подпись на документ, надо его внимательно прочитать! Документ для того и составляется, чтобы потом использовать его против тех, кто подписывал, не читая.
— Я не собираюсь читать! — отрезал мальчишка.
— Зато я собираюсь!
Натан Валерьянович взял бумагу и понял, что очки для чтения оставил в машине. Он ни буквы не разглядел. Только догадался по количеству абзацев, что контракт имеет три пункта.
— Читай, — сказал он. — Читай вслух и думай над каждым словом!