Сказки о сотворении мира
Шрифт:
К рассвету под металлическим шаром плотным слоем лежала поленница. Пара массивных бревен была запихана непосредственно под объект. Сухие ветки были утрамбованы под бревна. Последний раз графиня топила печку в детстве на даче, и не была уверена в своих способностях, поэтому среди бревен для верности натолкала смолу, засохшую на сосновой коре.
— Уходим, — скомандовал Собек и кинул факел на сухие ветки.
Графиня выбралась из пещеры. Крокодил поднялся вслед за ней с первой струйкой дыма. Вскоре дым повалил густыми столбами со всех сторон. Из всех щелей вокруг, из-под корней деревьев, из-под коряг и кочек. Еще немного и задымилась сама земля. Дышать стало нечем. Туман прижался к земле и пропитался гарью. Сначала графине казалось, что она спит и
— Крокодил… — произнесла графиня, с трудом превозмогая себя. — Какого черта ты всегда лезешь в воду, не снимая одежды? Я пить хочу.
Собек приподнял ее сиятельство за шиворот, дал в руки лист лопуха, наполненный водой, но Мира не удержала емкость, все пролила. Зато увидела Солнце и реку, берег, где лимы прощались с ними навек. Плот, привязанный к коряге, тоже присутствовал.
— Неужели орех размагнитился?
— Ненадолго. Скоро он наберет прежнюю силу. Я решил не ждать, пока ты проснешься.
— Ты тоже мастер поспать, где попало, в неподходящий момент… — графиня закашлялась и гарь, накопившаяся в легких, ударила в нос.
— Вот, что я тебе скажу, графиня Мирослава… Я скажу, а ты слушай и делай вывод. Мне давно не нравится работа, которую дает тебе форт. Это не работа для воина, а ловушки для психа, у которого счеты с жизнью. Пока ты не сведешь эти счеты, хинея от тебя не отстанет.
— Да… — согласилась Мирослава, откашлявшись.
— Но у тебя хороший Ангел-Хранитель.
— Он не Ангел, Собек, он Демон-Хранитель. И я боюсь его пуще всякой хинеи.
Глава 4
Девицы играли в теннис среди травы над берегом речки, несущей свои воды по Сибирской равнине. Элис высоко подкидывала мячик, а Ниночка старалась подхватить его детской ракеткой Эрнеста. Чаще промахивалась. Если попадала, ракетка вываливалась из слабых рук, а Ниночка начинала истошно хрюкать, пародируя человеческий смех. Мячик терялся в зарослях, и кто-нибудь из девиц время от времени наступал на него. Вечером, когда обе закрывались в доме абрека, Оскар собирал мячи, снимал их с деревьев и крыши, спускался к запруде и доставал из воды те, что не унесло течением. К утру мячи высыхали, и день начинался сначала.
Физик устроил лабораторию в сарае, разложил на полу бумаги и запретил девицам переступать порог. Девицы в отместку занавесили окна тряпками, запретили Оскару вторгаться в девичье царство и критиковать хозяек за беспорядок. Им так понравилось устанавливать запреты, что однажды, проснувшись после ночной работы, Оскар увидел вокруг дома забор, возведенный из палок. Конструкция была ему по колено и имела существенные прорехи, но девицы ею гордились. Просто раздувались от гордости до тех пор, пока не лишились шоколадного торта. Оскар оставил угощение во дворе на нейтральной территории, а какой-то волосатый уродец, проползая мимо, проверил его на вкус и унес в зубах.
— Можешь приносить еду в дом, — разрешила Элизабет. В этот день они не пошли играть, потому что боялись уродцев. — Слышишь? Можешь заносить прямо в комнату. — Элис уважительно отступила от порога лаборатории, но Оскар точил перо и не поднял головы. — Если хочешь, то можешь переселиться к нам. Если хочешь, можешь спать рядом с нами. Физик закончил работу, обмакнул в чернильницу инструмент и попробовал рисовать на бумаге, прежде чем портить Книгу. Результат не удовлетворил. Молодой человек вытер перо и снова взялся за ножик.
— Зачем ты книжки пишешь? — спросила Элис. — Мессией стать хочешь? Не нужно писать людям книг. Не нужно делать для людей ничего. Им нужен только твой труп. Они тебя прибьют к доске гвоздями и будут просить прощения.
— За что меня прибивать?
— За то, что выгнал из рая. Они не оценят тебя. Оценят, когда пройдет много времени.
— Во сколько шоколадных тортов? — спросил физик.
— Я тебя поняла.
— Тогда не мешай.
Глаза Элис остекленели, лицо приобрело выражение пришельца, которому не дали конфету. Она стала покачиваться стоя, точно так, как это делала Ниночка, если окружающие начинали ее беспокоить. Элис нервничала, словно сомневалась, стоит ли продолжать разговор.
— Когда уйдут Ангелы, они закроют дольмены. Когда закроют дольмены, начнется война. Когда начнется война, все будут охотиться за тобой. Все будут думать, что ты знаешь, как жить. А ты не знаешь. Никто не знает.
— Пошла вон…
Исполненная достоинства, Элизабет удалилась, и жизнь вернулась в нормальный ритм. Оскар затачивал перья и думал, как записать и систематизировать наработанное за ночь. Он наводил порядок в голове, собирал забытые мячики и продолжал критиковать девиц за бардак. Раз в неделю Оскар устраивал в доме субботник, и девицы, как миленькие, мыли полы, таская речную воду; стирали нежными ручками свои прекрасные платьица до тех пор, пока Оскар не признавал, что вещи действительно отстирались. Девицы в отместку отказались признать, что в неделе семь дней и выбили для себя восьмой, а потом и девятый. В результате субботники стали реже, зато Оскар ввел запрет на походы в лес, мотивируя это неслыханно расплодившейся популяцией уродцев, падких на шоколадные торты. Он знал, он чувствовал, что девицы сбегут и ему опять придется ловить их по всей Ривьере. Так и случилось.
Все произошло утром, когда Оскар возился с солнечной батареей и не заметил, как желтый пушистый шарик, стукнувшись об угол дома, влетел в лабораторию, проскакал по бумагам, разложенным на полу, и ударился в стену. Оскар вздрогнул, приняв его за плазмоид. Он подумать не мог, что одна из девиц может так сильно врезать по мячику. «Ничего себе, удар», — подумал физик. Он подобрал с пола мяч и вышвырнул прочь. Круглый, желтый предмет ударился о пол, о порог, вылетел во двор и мягкими скачками с угасающей амплитудой понесся к речке. Оскар пошел за ним. Невероятная догадка пришла ему в голову. Мысль, от которой вдруг подкосились ноги. Чтобы не упасть, он опустился на колени перед восходящим Солнцем, словно перед иконой. Оскару вспомнилось откровение Учителя о том, как жизнь с каждым годом набирает темп. Детство кажется вечностью молодому человеку, а зрелые годы пролетают так быстро, что страшно закрыть глаза. «Когда на пороге старость, — жаловался Натан Валерьянович своему студенту-дипломнику, — ты не питаешь иллюзий, потому что понимаешь: ничего в этой жизни уже не успеть. Ничего. Если б, будучи ребенком, я знал, как быстро помчатся годы, может быть, по-другому планировал жизнь…»
— Я понял, Учитель… — сказал Оскар, обращаясь к светилу. — Не время, а жизнь ускоряется с каждым годом, потому что тормозит первичное поле. Учитель, я понял, почему оно тормозит! Наконец-то я понял…
Ночью Элис разбудили шаги. Девушка проснулась и онемела от страха, увидев Оскара у кровати. Мужика, который день и ночь работал как проклятый, и наконец-то сошел с ума. Элис показалось, что он пришел ее задушить.
— Я знаю, — сказал физик, — почему уйдут Ангелы. Поняла меня, кукла? Знаю, куда они уйдут и зачем. Чтоб ты не считала себя особенно умной. Имей это в виду, когда будешь делать выводы о будущем человечества. Имей в виду, что я знаю все! — сказал, вернулся в сарай и рухнул спать, потому что перестал соображать от усталости. А утром тяжелая теннисная сумка приземлилась возле его головы.