Сказки о сотворении мира
Шрифт:
— Человека за забором видишь?
— Точно, — Женя обратил внимание на одинокую фигуру в длинном плаще, стоящую у обочины. — Эзоты продолжают тебя пасти? Или папарацци? Вчера я видел двоих с фотокамерами, притаившихся на опушке, только не понял, кто им нужен, ты или Эрни? Ой… — удивился доктор, — как ты заметил этого человека? Через очки? Я думал, они работают только с Греалем.
— Я хотел знать, виден ли он невооруженным глазом. Понять не могу, кто это. Ни на эзота, ни на папарацци не похож. Ведет себя странно.
— Натан Валерьянович просил подойти. Левка рассказывает удивительные
— Знаю его истории. Только не знаю, что делать с этим хмырем у забора.
— Оскар, я давно хотел сказать… — начал Женя, но смутился. — Может быть, все это глупость, только мне почему-то кажется… я уверен, что Греаль вернется к тебе. Он ведь самая что ни на есть сакральная вещь, а ты ее не дарил. Не дарил ведь? Если даже камешек маленький возвращается… Я подумал…
— Вернулся бы, да кто ж его отпустит?
— Тогда надо что-нибудь делать. Нельзя же так… не делать совсем ничего!
— Думаю, Греаль меня позовет.
— Как позовет? Куда?
— Ждать надо. Умная машина найдет решение. Скажи Учителю, что я занят, и проследи, чтобы никто из них не вышел из дома.
Оскар снял очки, спустился вниз, незаметно прошел мимо окон и выглянул за ворота. У дороги стоял человек в длинном плаще и рассматривал сплошную стену забора, словно искал в ней прореху. Это был молодой мужчина в старомодной шляпе, в круглых очках, с тросточкой и толстым ридикюлем. Появление Оскара совсем его не смутило, скорее наоборот, обнадежило.
— Эрнест?! — глазам не поверил Оскар. — Что за цирк? Что за наряд?
— Здравствуйте, — человек приподнял над головой шляпу. Свежая царапина кровоточила у него на лбу. Оскар обратил внимание, что руки собеседника, слишком тонкие и нежные для теннисиста, исцарапаны в кровь. Он понял, что имеет дело не с крошкой-графом. — Прошу великодушно меня простить, — сказал человек, — заплутал. Долго не жил в России. Здесь все переменилось, что не узнать. Позвольте представиться, Боровский Валерьян Романович, — человек слегка поклонился и неловко перехватил ридикюль, чтоб пожать руку Оскара.
— Шутов… — представился физик.
— Видите ли, я день как вернулся из Оксфорда.
— Что у вас с головой?
Валерьян вернул шляпу на лоб.
— На меня напала ворона. Не более, уверяю вас… Даже не хлопочите. Дело в том, что моя семья имеет домовладение на Озерной улице…
— Вы слишком долго стажировались в Оксфорде, Валерьян Романович. Домовладения давно снесены. Сейчас вам нужен врач, а не дом. Лучше бы вам вернуться в Академгородок и обратиться в больницу. Хотите, я отвезу?
— Ни за что! — испугался Валерьян Романович. — Я от той вороны еле ноги унес. Она, злодейка, мало того, что в квартиру меня не пустила, еще и напала.
— Ворона? — удивился Оскар. — Не пустила в квартиру? В вашу квартиру в Академгородке?
— Вы знакомы с моей семьей? — догадался гость.
— Подождите здесь, я машину возьму.
Растерянный человек остался один на дороге, а Оскар вернулся в дом и заглянул на кухню, где Сара Исааковна любила проводить время, раскачиваясь на форточке. Он обнаружил, что клетка пуста, а окна открыты. Ни слова не объяснив, Оскар похитил у Жени машину с аптечкой и через минуту подобрал у обочины растерянного человека. Валерьяна Романовича совсем не смутил автомобиль доктора Русого, он был озабочен лишь тем, чтоб не капнуть кровью на чистые чехлы. Несчастный прикладывал вату к ране на голове и беспокоился только о том, чтоб ворона не заклевала до смерти их обоих.
— Это страшная птица, — пугал товарища Валерьян Романович. — Никак нельзя понять, что у нее на уме.
— Пока вы стажировались, она свила в квартире гнездо, — объяснил Оскар. — А вы, на свою беду, на вороньего птенца не похожи. Посидите в машине, а я пойду, потолкую с птицей… на доступном ей языке.
— Вы орнитолог?
— Нет, у меня хорошая палка.
— Не могу отделаться от ощущения, что видел вас раньше, — признался Валерьян. — Вы не учились у нас в университете?
— Валерьян Романович!
— Да…
— Оксфорд — прекрасное место для научной карьеры, не правда ли? — спросил по-английски Оскар. — Вам, если не ошибаюсь, предлагали должность при кафедре.
— Как вы узнали? — по-английски удивился собеседник. Удивился так искренне, что стал еще больше похожим на крошку-графа. — Я не успел никому сказать. Готовил сюрприз. А… Вероятно, вы учились не здесь, а в Оксфорде?
— Вам еще не поздно принять предложение.
— Знаете, мистер Шутов, я об этом всерьез подумал, но моя невеста…
— Она будет счастлива с вами везде.
— Вы полагаете?
— Нет. Знаю точно.
Оскару не пришлось брать палку. Старую ворону Сару Исааковну сдуло со ступенек подъезда раньше, чем открылась дверь машины. Птица забилась в темную подворотню, недоступную свету уличного фонаря, а Оскар, проходя мимо, постучал по створке.
— Ты! — обратился он к Саре. — Гриль непрожаренный! Еще раз клюнешь Валерьяна, хвост оторву! С голой жопой по забору скакать будешь!
Он заметил на тротуаре машину с антенной на крыше и, не мешкая, поднялся на второй этаж. Дверь отворилась. Оскар прошел коридор и встал на пороге комнаты. За столом, при зашторенных окнах и дрожащем свете кристаллов, сидела компания. Тетрадки с чертежами и текстами были разбросаны всюду. Чаша Греаля, наполненная светом, возвышалась среди бумаг. В сосуде вращалась вода, блики скользили по стенам, по потолку, по лицам людей. Публика замерла. Перестала чертить и писать. Все, как один, подняли глаза на гостя. Оскар узнал среди собравшихся покойницу, Марину Анатольевну Ушакову. Женщина держала за руку сидящего рядом мужчину, пронзительно похожего на покойного мужа. Его фотографию дядька Кирилл всякий раз предъявлял племяннику, когда утверждал, что тот — копия своего отца. Особого сходства Оскар не уловил ни тогда, ни сейчас.
— Что? — спросил он. — Заждались?
— Присоединяйся к нам, Человек, — ответил высокий седой мужчина. Гость заметил пустующий стол по правую руку от «председателя». — Мы знали, что ты придешь.
— Может, знали, зачем?
— Главное, чтобы ты, Человек, знал, зачем пришел к нам.
— В глаза посмотреть тебе, Ангел, — Оскар сделал шаг к столу и джентльмен, невольно преградивший ему дорогу, подвинулся. — Совести своей не боялся, когда брал в руки чужое? Ни совести, ни законов своих дурацких?