Сказки. От двух до пяти. Живой как жизнь

Чуковский Корней Иванович

В ближайшей связи с этим сборником находится вышедшая в Учпедгизе работа Р.И.Жуковской «Чтение книги в детском саду» (1955). Почти вся она посвящена восхвалению педагогической ценности стихов для детей. Очевидно, автор убедился на опыте, что наиболее питательная и здоровая духовная пища дошкольников — это именно стихи, а не проза. Основная идея книги определяется словами Белинского о влиянии стихов на детей — словами, которые автор цитирует на одной из первых страниц: «Пусть ухо их (то есть детей. — К.Ч.) приучается к гармонии русского слова, сердца преисполняются чувством изящного; пусть и поэзия действует на них, как и музыка — прямо через сердце…» [149]

149

В.Г.Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, М. 1954, стр. 88.

Я читал эту книжку и

радовался. Давно ли всякие разговоры о стиховом воспитании казались большинству педагогов вредной и бессмысленной ересью и вот из их среды то и дело выдвигаются люди, которые осуществляют «вредную ересь» на практике.

Но радость моя была неполна, потому что на самом-то деле стиховое воспитание подменяется здесь «воспитанием при помощи стихов», так что цитата из Белинского о «чувстве изящного», о «гармонии русского слова» оказывается сама по себе, а вся книга сама по себе. Стихи здесь рассматриваются почти исключительно с узкоутилитарных позиций — как служебный материал для дидактики. Все это — отрыжка недоброго прошлого. Но так как материал почти всегда высокого литературного качества, то дидактические задачи почти всегда осуществляются здесь в живом сочетании с эстетикой.

Это тем более ценно, что существуют и посейчас методисты, которые, говоря о художественном воспитании детей, совершенно игнорируют поэзию. Таков, например, Н.И.Болдырев, автор актуальнейшей книги «Роль школы и семьи в воспитании детей». В этой книге скрупулезно учитывается воспитательное значение музыки, живописи, театра, кино, — но о стихах ни полслова.

* * *

В заключение я хотел бы сослаться на свой собственный педагогический опыт.

Воспитывая своих детей, я пытался привить им с самого раннего возраста строгий и здоровый эстетический вкус, дабы раз навсегда забронировать их от всякой литературной пошлятины.

Надежным материалом для достижения такой воспитательной цели послужил мне, конечно, фольклор — главным образом героический эпос. Я читал своим детям и их многочисленным сверстникам былины, «Одиссею», «Калевалу» и убедился на опыте, как нелепы и беспочвенны опасения взрослых, что дети не поймут этой поэзии.

Нужно только исподволь приучить их к непривычному для них складу речи, и они будут готовы часами слушать эти гениальные поэмы, в которых так много очаровательной детскости. Самая лексика этих поэм, поначалу якобы чуждая детям, отпугивающая их своей архаичностью, будет в конце концов воспринята ими как близкая, живая, понятная, и они не только полюбят ее, но и введут в свой речевой обиход, что неминуемо должно повлиять на их общее языковое развитие.

Особенно привлекательными для детей оказались былины о Добрыне, Ваське Буслаеве, Чуриле, Илье Муромце, Дюке, Алеше Поповиче. Сборники былин (Гильфердинга и Рыбникова) сделались любимейшими детскими книгами. Самое звучание этих поэм до того полюбилось ребятам, что даже во время игр их речь стала сбиваться на былинный размер. В их лексиконе появились такие слова, как «ярлыки скорописчаты», «калена стрела», «кинжалище булатное». Дело дошло до того, что мой маленький сын однажды назвал свою мать «матера вдова Амельфа Тимофеевна».

Приобщая детей к нашему национальному эпосу, я тем самым пытался выполнить один из патриотических заветов Белинского. «Очень полезно, и даже необходимо, — писал великий критик, — знакомить детей с русскими народными песнями, читать им, с немногими пропусками, стихотворные сказки Кирши Данилова». [150] (Так назывались в ту пору былины. — К.Ч.)

Результаты такого раннего знакомства детей с богатырскими песнями не замедлили сказаться позднее на моем малолетнем сыне Борисе, о котором я сейчас говорил. К великому удивлению всех окружающих, он, едва научившись писать, сочинил целый цикл былин и тогда же своим неумелым, младенческим почерком записал их в тетрадку, хранящуюся у меня до сих пор.

150

В.Г.Белинский, Полн. собр. соч., т. IV, М. 1954, стр. 88.

Привожу одну из них с буквальной точностью: здесь выправлена лишь орфография, а в тексте не изменено ни единого слова. Дата былины — 1919 год, когда кто-то сдуру рассказал при ребенке ходившие по городу слухи, будто на улицах орудуют ночные разбойники, которые прыгают выше домов при помощи особых пружин, прикрепленных у них к сапогам. Одеты они будто бы в саваны. Городская охрана (сокращенно «Горохр» — так называлась в ту пору милиция) ведет с ними упорную борьбу.

Об этих «пружинках» и повествует в былине ее восьмилетний автор:

БОЙ ПРУЖИНОК С ВАСЬКОЙ САПОЖНИКОВЫМ

А не золото с золотом сливается, А не серебро с серебром стекается, А не две горы вместях да сокатаются, А со всех сторон пружинки собираются, Собираются

на кладбище Смоленское. На Смоленское кладбище огромное. А и думают они думу великую, А великую думу не малую, Как побить охрану Петроградскую, А и всю милицию горохрскую, Чтобы больше их не преследовали, Не преследовали их, не закапывали, Не расстреливали их больше пулями. Крепкими пулями свинцовыми. А выходит покойник один в саване, А и в белом саване светящемся, Говорит покойник таковы слова: «Ах вы гой еси, пружинки вы все лютые, Вы все лютые пружинки богатые, Мы пойдемте-ка по улице похаживать, А и будем мы охрану Петроградскую, Петроградскую охрану поколачивать». Не успел пружинка слово вымолвить, Закричали все пружинки зычным голосом: «Мы пойдем-ка по улице похаживать, А и будем мы охрану Петроградскую, Петроградскую охрану поколачивать!» Побежали все пружинки по городу, По стольному по городу по Питеру, А и стали охрану Петроградскую, Петроградскую охрану поколачивать. Вдруг навстречу им да трамвай катит, А трамвай катит да с вагонетками. С вагонеток бежит добрый молодец, А по имени Васька Сапожников. Налетели на Ваську три покойника. Он первого покойника взял разорвал, Второго покойника взял растерзал, А третьего покойника взял за ноги, Стал по улице похаживать, Стал пружинок пружинкой поколачивать. А и бил он пружинок ровно три года, Ровно три года да три часа. Три часа да три минуточки. Намахались его плечи могучие, Разорвались его латы кольчужные, А не может он побить покойников. Наконец хотел Васька отъехати. Из небес же тут Ваське глас гласит: «Ах ты гой еси, Василий сын Сапожников. Отсель тебе не уехати. Ты сражался с пружинками ровно три года, Ровно три года да три часа, Три часа да три минуточки, Посражайся еще восемь лет». И послушался Василий, сын Сапожников. Стал сражаться снова с пружинками. А и день за день будто дождь дождит, А неделя за неделей как река бежит, А и год за годом как трава растет, А проходит ровно восемь лет, А побил он всех покойников, Всех покойников до единого. А тут покойникам славу поют, А и славу поют им век по веку.

Сколько я ни вчитываюсь в эти стихи, я не вижу здесь ни единого отклонения от канонического стиля былин. Ясно, что юным поэтом вполне усвоены своеобразные формы этого трудного жанра — и ритмика, и синтаксис, и лексический строй — и что он свободно распоряжается ими. Когда он вырос, литература не стала его специальностью. Но привитая с детства любовь к бессмертной народной поэзии осталась в нем до конца его жизни и вооружила его раз навсегда верным и строгим вкусом, этой драгоценной — и такой редкой — способностью ориентироваться среди хаоса литературных явлений, отличая подлинное искусство от всяческой фальши.

Приведу стихотворение двенадцатилетнего поэта Капралова, насыщенное мальчишеской неукротимой энергией:

ПАРОВОЗ

Паровоз, паровоз, Силы в тебе сколько! Ты везешь тыщи тонн, Как не лопнешь только. Ты идешь день и ночь, И идешь ты быстро. Нету друга у тебя Лучше машиниста. И в Москву ты прилетел, Обливаясь паром, С машинистом удалым, С черным кочегаром… и т. д.