Сказочка
Шрифт:
— Ну, Анфиса, — тяжело вздохнула Елена Николаевна, — расскажи мне хоть, что ты на этот раз придумала?
— А-а-а…
— Но Леночкина мама мне об этом не рассказывала!
— Да? — Анфиса радостно облизнула губы.
Удивительно, как эта девочка любила, чтобы ее слушали. Особенно когда речь шла о ее шутках.
— Мам, понимаешь, дело было вовсе не в шапке…
— Догадываюсь. А в чем?
— Нет, ну, конечно, и в шапке тоже. Пг’осто Фуфыг’ка очень…
— Анфиса! Сколько раз можно повторять! Не Фуфырка, а
— Хог’ошо. Пг’осто Леночка очень гог’дилась этой шапкой. Пг’едставляешь, она ходила по двог’у и говог’ила, что она ког’олева.
— Ты, конечно, не стерпела и…
— Нет, мам, зачем? Мне и так было очень смешно!
— Тогда зачем ты к ней полезла?
— Нет, мам. Ты все вг’емя меня пег’ебиваешь! Это не я к ней полезла, а Катя.
— Дочка уборщицы, что ли?
— Ну да. Катя сказала Леночке, что она вовсе не похожа на ког’олеву. И что Катина мама купит ей сто таких шапок.
— Это уборщица-то? — Елена Николаевна пренебрежительно скривилась.
— Вот и Леночка так же ответила. А еще она сказала, что ей мама сказала, что Катина мама — нищенка и что все они едят на помойке.
«Ну и правильно!» — чуть не ляпнула Елена Николаевна, но вовремя удержалась.
— И что же было дальше?
Анфиса удивленно подняла брови:
— Всё.
Елена Николаевна нахмурилась и сказала:
— Я считаю, этого мало.
— Да, — согласилась Анфиса, — возможно, я и погог’ячилась.
Елена Николаевна хотела что-то добавить, но тут в коридоре раздался трезвон.
— Это, наверно, Саша со школы пришел. Пойду открою. — И Елена Николаевна, снимая фартук, направилась к двери.
Войдя в квартиру, Саша первым делом побежал на кухню. Анфиса с полным равнодушием наблюдала, как брат заглядывает во все кастрюли и роется в холодильнике. Его дурацкая привычка вылавливать и сжирать все самое вкусное не являлась ни для кого новостью. Однако все подобные неприятные нюансы Сашиного поведения Елена Николаевна склонна была относить к разряду детских шалостей, предпочитая вообще не обращать внимания.
Наконец, обшарив все углы, Саша уделил внимание сестре:
— А, пг’инцесса! — Он никогда не упускал возможности передразнить сестру, хотя сам еще слегка картавил. — Как дела? — проворковал Саша уже своим голосом. — Всё кепки Ленину пририсовываешь? — захихикал он, глядя на открытки, разложенные на столе.
Анфиса продолжала молча наблюдать за братом. Саша постоял несколько минут, подумав, как бы разозлить сестру, и заявил:
— А ты на жабу похожа! Про это все во дворе говорят!
Анфиса опять равнодушно промолчала. Саша никак не мог привыкнуть к подобному поведению — не выдержав издевательского молчания, он заорал:
— Что ты молчишь, ты, жаба! Ну скажи что-нибудь!
Анфиса страдальчески улыбнулась и тихо произнесла:
— Ква.
Саша не смог сдержаться и замахнулся. В самый последний
— Саша, ты самый кг’асивый мальчик в миг’е!
Саша, не ожидавший такой реплики, опустил руку. Но, увидев, как Анфиса заливается, разъярился еще больше.
Каждый раз, когда она смеялась, Саша выходил из себя. Его бесило в сестре все: и то, что она не такая, как все, и то, что она так смеется, и то, что она его сестра.
Самое же страшное заключалось в том, что он никак не мог ей досадить. Уж кажется чего проще: нарисовал свастику на любимой кукле или изорвал любимую книжку. Но Анфиса не играла в куклы и была равнодушна к книжкам про всяких там ежиков и заек. Словесная перебранка тоже отпадала. Все обычно кончалось тем, что Анфиса начинала смеяться, а Саше ничего не оставалось, как захлебываться собственной желчью. Единственно возможным путем к победе была драка. Но тут на пути вставали родители, которые в этом отношении были строги.
Имелась, правда, у Анфисы одна слабость — Владимир Ильич. Но как использовать вождя мирового пролетариата против сестры, Саша никак не мог придумать.
Однажды он попробовал. Взял октябрятскую звездочку и стал старательно примерять ее. Но Анфиса привыкла, что брат постоянно вертится перед зеркалом, и не обращала на Сашу ни малейшего внимания. Наконец, не выдержав, тот крикнул:
— Эй, Анфиска! Посмотри, что у меня есть!
Анфиса подошла и с любопытством взглянула на звездочку:
— Что это?
— Это? Это — октябрятская звездочка! Видишь — Ленин в середке сидит, только очень маленький.
Саша увидел, как заблестели у сестры глаза, и понял, что рыбка клюнула.
— А знаешь, почему я эту звездочку ношу? Потому что я — октябренок. Не веришь? Честное октябрятское! Октябрята вообще никогда не врут. Знаешь, как их еще называют? Внучата Ильича!
Анфиса просто растаяла от таких слов. И по ее восторженному лицу Саша понял: настало время для рокового удара!
— Только в октябрята не всех принимают. Вот ты, например, никогда не станешь внучкой Ильича! Слышишь? Никогда!!! Потому что ты — жаба! Жаба! Жаба! А жаб в октябрята не берут!
Исступленно глядя на сестру, Саша ждал бурной реакции. Судя по тому, как Анфиса судорожно сглотнула, он понял, что задел сестру за живое. Но Анфиса быстро совладала с собой и, улыбнувшись, сказала:
— Но ведь тебя же пг’иняли.
Вот и сейчас Саша так же исступленно глядел на Анфису, а та смеялась. Выдержать подобную пытку было невозможно. Глаза у Саши налились кровью, и вне себя от злости он рванулся к столу. Отпихнув Анфису, он сгреб открытки с Лениным в кучу и стал яростно их рвать, приговаривая: «Вот тебе! Вот!»