Сказочка
Шрифт:
Растерзав всех вождей на мелкие кусочки, малолетний преемник Каплан немного успокоился и теперь с испугом поглядывал на сестру.
Осмотрев валявшиеся на полу ошметки любимого Ильича, Анфиса перестала смеяться. Она подняла глаза на брата и тихо прошипела:
— Ну что, внучок, доигг’ался?
Затем Анфиса медленно взяла со стола кухонный нож и так же медленно стала им прицеливаться.
У Саши поплыло перед глазами, и, собрав последние силы, он рванул из кухни, крича по дороге:
— Мама! Она меня заг’ежет!
Когда
— Мама, ты видела, как он побежал? Ну вылитый пг’инц!
Елена Николаевна сурово сдвинула брови. Она могла простить дочери все. Кроме Саши.
— Анфиса! Прекрати сейчас же! И положи нож на место!
Анфиса перестала смеяться и удивленно уставилась на мать. Но Елена Николаевна уже не могла остановиться:
— Мне надоело потакать тебе во всем! Ишь, распоясалась! Считаешь себя самой умной?! Ну так я покажу тебе, кто из нас умнее!
Тут Елена Николаевна увидела, что дочь опять улыбнулась, и окончательно впала в ярость:
— Что ты улыбаешься? Смешно, да? Хорошо! Ты у меня еще наплачешься! Ехидна! Я тебе покажу, как над всеми издеваться! Ты сейчас же пойдешь и попросишь прощения у Леночки и у ее мамы!
Но этого Елене Николаевне показалось мало. Она решила усугубить наказание:
— И еще: бабушка подарила тебе такую же шапку, как у Леночки. Так вот, с сегодняшнего дня будешь ходить гулять только в ней! Пусть все дети во дворе смеются и показывают на тебя пальцами! Побывай в чужой шкуре!
С этими словами Елена Николаевна схватила дочь за руку и потащила в коридор, где, одев ее и напялив на голову дурацкую шапку, выпихнула за дверь:
— Иди! И не извинившись не возвращайся!
Тут в голове Елены Николаевны зародилось некое беспокойство, и она подозрительно добавила:
— Да, и не вздумай хитрить! Или еще хуже — какую-нибудь пакость мне в ответ сделать!
Анфиса была уже на лестнице, но, услышав эти слова, она обернулась:
— Пакость? Зачем? Пг’осто запомню.
Спустившись на несколько пролетов вниз, Анфиса остановилась и села на ступеньки. Расчет Елены Николаевны оказался точен — идти в этой шапке во двор было смерти подобно. Благодаря недавней Анфисиной байке вся местная детвора объявила бой владельцам плюшевых шапок. Тут в ход шли и обзывательства, и снежки, и даже кулаки. Никто не хотел дружить с новоявленной дурочкой или дурачком. Об этой яростной борьбе юных законодателей мод знали все, даже родители.
Итак, Анфиса сидела на ступеньках и разглядывала мохнатую шапку, лежащую на коленях. Шапка напоминала Анфисе бездомную кошку со слипшимся мехом. Она осторожно погладила кошку по впалому боку и, вздохнув, достала из кармана расческу…
Ребята играли в снежки, когда увидели, что к ним направляется вражеский лазутчик с ненавистной
Командование на себя принял Толик. Все, спрятавшись за сугробом, заняли оборону.
— Внимание! Приготовиться к атаке! Пли! — скомандовал Толик, и смертоносные снаряды полетели во врага.
Хотя расстояние было большое и снежки не долетели, враг остановился. Все с нетерпением ждали, когда же он с позором сбежит.
Но противник не только не удирал, но и вообще повел себя как-то странно: засмеявшись, поднял руку и… любовно погладил себя по мохнатой голове.
— Ой, да ведь это Анфиса! — удивленно прошептала Настя.
— Молчи! — цыкнул на нее Игорек. — Не видишь, на ней же шапка! Во, гляди, она опять сюда идет…
Увидев, что нападающие замешкались, Анфиса снова направилась к сугробу. Но Толик грозно окликнул:
— Стой! А то мы опять атакуем!
Анфиса остановилась.
— А ну отвечай, — потребовал Толик. — Зачем шапку надела?
— Холодно, — пожала плечами Анфиса.
Толик хотел еще что-то спросить, но тут из-за сугроба высунулась Катя.
— Ой, глядите, — крикнула она остальным, — что у нее на шапке!
Все повылезали из-за сугроба и принялись разглядывать Анфису. Шапка действительно выглядела странновато. Виной всему был идеальный пробор, красовавшийся прямо посередине.
— А это зачем? — возобновил допрос Толик.
— Нг’авится, — ответила Анфиса и зачем-то добавила: — По-цаг’ски.
Все вокруг зашумели. Кто-то засмеялся, кто-то досадливо ухмыльнулся, кто-то побежал домой — надевать такую же шапку. Но тут выскочила Леночка и возмущенно завизжала:
— Да фто фы ее флуфаете! Фхёт она фё! Это ее мать зафтафила фапку надеть — ей моя мамочка пофо-фе-тофала…
Ребята недоверчиво замолкли. И лишь Настя одиноко передразнила Леночку:
— Да фто ты гофорифь!..
— Не ферите?! — взвизгнула Леночка. — А фот фмотрите, фейчаф она у меня профения профить будет!
Настала тишина.
Анфиса почувствовала, как вокруг неумолимо смыкается кольцо. Это было кольцо немого унижения, кольцо жаждущего крови любопытства.
А прямо перед ней стояла Леночка — единственная дверь из этого кольца, из этого мертвого круга. Дверь, в которую нельзя гордо выйти. В нее можно только униженно вползти, чувствуя спиной ожоги презрительных взглядов.
Леночка стояла и ждала. Но страшно было не от этого. Страшно было от того, что ждала не только Леночка — ждали все.
Анфиса оглянулась и увидела, как в окне напротив ждет Елена Николаевна, обняв за плечи улыбающегося Сашу. Этажом ниже ждала Надежда Георгиевна, влюбленно глядя на Леночку. И почти в каждом окне кто-нибудь стоял и ждал — с любопытством, ненавистью или просто равнодушием. Словно блокада — кольцо ожидания шириною в мир. Мир, в котором любят смотреть, как ломается то, что не гнется.