Сказочные повести
Шрифт:
Он опять потолстел, но был уже не трусишка, как прежде, а толстый храбрый мальчик, успевший - это было видно по его толстому носу - испытать в жизни немало.
Конечно, Таня пригласила не только его, но и Ниночку, и Лекаря-Аптекаря, и косолапенькую Лору, которая научилась теперь ходить легко, как снегурочка, или, во всяком случае, не так тяжело, как медведь.
Дети говорили о своих делах, а взрослые - о своих. И все было так, как будто на свете нет и никогда не бывало сказок.
И вдруг Солнечные Зайчики побежали по комнате - веселые, разноцветные, с коротенькими розовыми хвостами.
Одни
Это Петька откупорил бутылку с Солнечными Зайчиками - разумеется, просто из озорства, потому что у всех и так было превосходное настроение.
Но, может быть, Солнечные Зайчики выскочили не из бутылки? Может быть, по улице пронесли зеркало? Или в доме напротив распахнули все окна?
Так или иначе, все кончается хорошо. А ведь это самое главное - не правда ли?
– особенно если все начинается плохо.
В. Каверин
ЛЕГКИЕ ШАГИ
Шум приближавшегося поезда послышался издалека, круглый столб расширяющегося света несся перед ним, и вдруг стали видны станция, с которой свисал снег, лениво заглядывая в освещенные окна, ларек "Пиво - воды", знакомый извозчик из Дома Отдыха Престарелых Грачей, который стоял у ларька, держа кружку с пивом, и даже вылезающая из кружки, лопающаяся пена. Поезд налетел, пролетел, оставив всех в темноте, в тишине. Но прежде чем он пролетел, Петька ясно увидел какую-то девочку, перемахнувшую по воздуху через рельсы перед самым фонарем электрички. Он ахнул. И возчик тоже сказал: "Ух ты!" Но когда улеглись поднятые поездом снежные вихри, на той стороне не оказалось никого, кроме двух баб, закутанных так, что их можно было принять за двигающиеся мешки с картошкой.
Теперь до Немухина было недалеко, и Петька прибавил шагу. О девочке он подумал научно: "Обман чувств". Он любил обо всем думать научно. Но это не было обманом чувств, потому что через несколько минут он увидел ее на углу Нескорой и Малинового переулка. Она стояла, поглядывая по сторонам, точно размышляя, куда бы ей еще слетать, - такой у нее был воздушный вид. На ней было короткое ситцевое платье с большим бантом на спине, а за плечами что-то вроде накидочки. Она была без пальто, и это показалось Петьке интересным, но тоже не вообще, а с научной точки зрения.
– Хрю-хрю, - сказал он.
Девочка обернулась. Пожалуй, надо было поздороваться, но он поздоровался в уме, а вслух сказал:
– А пальто где? В школе забыла?
– Извините, - сказала девочка и присела.
– Я еще не знаю, что такое "пальто".
Она, конечно, шутила. Любила же Петькина тетка говорить: "Я не знаю, что такое насморк".
– А где ты живешь?
– Нигде.
– А конкретно?
– Извините, - сказала девочка.
– Я еще не знаю, что такое "конкретно".
– Между тем пора бы и знать, - рассудительно заметил Петька.
– Тебе сколько лет?
– Второй день.
Петька засмеялся. Девочка была беленькая, а ресницы - черные, и каждый раз, когда она взмахивала ими, у Петьки - ух!
– куда-то с размаху ухало сердце.
– Теперь я вас хочу спросить, - сказала девочка.
–
Она показала на луну.
– Тоже не знаешь?
– Нет.
– Эта штука называется "луна", - сказал Петька.
– Ты, случайно, с нее не свалилась?
Девочка покачала головой.
– Нет, я из снега, - серьезно объяснила она.
– Вчера ребята слепили снежную бабу. Мимо проходил какой-то старик с бородой. Он посмотрел на меня... то есть не на меня, а на снежную бабу, и сказал сердито: "Ну нет, и без тебя на дворе довольно бабья".
Она рассказывала спокойно, неторопливо, и Петька заметил, что, когда он говорит, изо рта идет пар, а у девочки не идет.
– Мальчишки ушли, а он меня переделал. На голове у меня было дырявое ведро - он его сбросил, в руках швабра - он ее вынул. Он пробормотал: "В этом деле я не специалист", - когда делал прическу. "А теперь устроим ей ножки", - когда устраивал ножки. Я не слышала, потому что меня еще не было, но, наверно, я уже отчасти была, потому что я все-таки слышала. С глазами не получалось!
– сказала она с огорчением.
– А потом получилось. Вот.
Она взмахнула ресницами, и у Петьки - ух!
– куда-то ухнуло сердце.
– Потом он сказал: "А ходить ты будешь легко, потому что я не люблю девочек, которые ходят, как утки". В общем, я получилась у него так хорошо, что открыть глаза и заговорить - это было не так уж и трудно.
– И ты заговорила?
– Не сразу. Сперва вздохнула.
– Что же ты сказала?
– Не помню. Кажется. "Добрый вечер!".
– А он?
– Он? "Ах ты, моя душенька!" - и ушел.
– Странная история, - сказал Петька.
Они были теперь недалеко от Немухина. Впрочем, Петька - то далеко, то близко. У него были длинные ноги, и он, задумавшись, уходил от девочки, а потом спохватывался и возвращался.
По Нескорой всегда плелись нехотя, вразвалку. Такая уж была улица, располагавшая к лени. Немухинский горсовет переименовал ее было в Какпулясовсехногпроносященскую, но из этого ничего не вышло - все сразу начинали плестись, едва сворачивали в нее с Малинового переулка. Но Петька, устроив девочку в дровяном сарае, где было так холодно, что даже дрова покряхтывали, и, чтобы согреться, толкали друг друга боками, действительно пролетел эту улицу как пуля. Дело в том, что на этой улице жил старый Трубочный Мастер. Самыми ценными считаются обкуренные трубки, поэтому в его маленьком домике всегда стоял дым - тот самый, о котором почему-то говорят "дым коромыслом". В этом дыму с трудом можно было различить хозяина, который сидел в кресле, скрестив короткие ножки.
Он очень боялся, что врачи запретят ему курить. На дощечке у ворот вместо "Внимание! Злая собака" было написано: "Внимание! Врачам и даже членам Академии медицинских наук вход запрещен". Всех он спрашивал: "Простите, а вы, случайно, не врач?" Когда Петька влетел к нему, запыхавшись, он тоже начал было: "Простите, а вы, случайно..."
– Дяденька, необыкновенный случай!
– закричал Петька.
– Морозоустойчивая девчонка!
И он рассказал Трубочному Мастеру о девочке, которая не знает, что такое "пальто", что такое "луна" и что такое "конкретно".