Скиф
Шрифт:
Утром решила, что раз сходит – поговорит с Томом объяснит мягко, что он ей конечно нравиться, но у нее жених есть и все что происходит – не правильно. Он же взрослый человек, должен понять.
Но в номере поняла – зря надеялась. Том ей слова сказать не дал. Заслюнявил, губы обсасывал так, что онемели, измял как голодный и отпустил лишь глубокой ночью, хотя из гостиницы они вечером уехали. Но он завез ее в какой-то тупик и пристал в машине. Пока не насытился, не отпустил. Варя же противиться ему и раньше не могла, а после вовсе даже не думала. Страх ее брал и жалость к нему. Шептал он такое, что девушка поняла, почему он прилип к ней. А ведь она так же к Диме. И выходило, что образовался треугольник, в котором она Диму любит, она его, а ее Том. Впервые такое с ней было и что делать, понятия не имела. Запутывалась Варя.
И не расскажешь никому, ни с кем не посоветуешься, что делать.
Одного любила, другого жалела и боялась.
Том сильный, умный, жесткий – парализует любое желание, подавляет. Как смерч неуправляем. Ему только его воля, куда Варе против идти.
Дима мягкий, славный, понимающий, но слабый, ему помощь Варина нужна, забота, любовь ее.
Отодвинуть бы Тома, да жалко и страшно, а Диму бросить и мысли нет.
В три ночи в квартиру зашла и тут же от матери затрещину получила:
– Шляешься, шалава?! Жених из гроба, а ты налево?!
– Мам!
– Еще раз в эту пору явишься, выгоню! Димке твоему позвоню, расскажу, чем невестушка его занимается!
– Мама перестань!
– Ты мне покричи на мать! Ишь, вымахала, заневестилась! Ни стыда, ни совести нет! И ведь врет, бесстыжая не краснея!
– Да в чем я вру-то?!
– Ты мать за кого держишь?! Думаешь, про шашни твои не знаю?! Я все знаю! Я тут с ума схожу – куда она подевалась?! Всех обзвонила, а мне подружка твоя – хахаль у нее объявился! Я тебе дам хахалей, я
– Нет у меня никого…
– Еще скажи, в библиотеке до трех ночи сидела! Совсем мать за дуру держишь!
Как ночью „пилить“ начала, так и утром не закончила.
Варя решила от нее и Тома в Слобду сбежать, но через Любу. Узнать хотелось, что она матери и зачем наговорила. Больше-то некому.
Передачу любимому собрала и бегом из дома, пока в материнские нотации Жана свой ехидный голос не вплела».Глава 10
«Выловила Любу из толпы жаждущих знаний, в сторону забора толкнула:
– Ты чего, Косицина? Офонарела?
– Я?! Это ты с какой радости моей матери про меня гадости напела?
– Ничего я ей не пела, – руку с плеча скинула.
– Тогда откуда она про ухажеров бредит?
– Твоя мать, ты и разбирайся.
– Люба, ты ведь подруга мне, зачем же подставляешь?
– Подруга? – скривилась. – Зойка тебе подруга, а я так, погулять вышла. Ты когда мне последний раз звонила? Когда мы с тобой, кроме как на парах виделись? Плевала ты на меня, а почему должна иначе относиться?
– Ты же знаешь, что у меня с Димой…
– Дима?! Видела я твоего „Диму“ на крутой тачке. Подцепила богатого дяденьку, жизнь свою устраиваешь, а на старых друзей наплевала. „Своя рубашка ближе к телу“, главное устроилась, а у остальных хоть трава не расти. „Подруга“! Все Косицина, отвали, опаздываю. Вон твоя подружка идет, с ней говори, – кивнула в сторону Зои и ушла.
Мир рушился, а я не понимала…
Нет, не я – она…
Федорова Косициной помахала, заулыбалась:
– Как дела?
– Нормально, – буркнула и поспешила вперед нее в аудиторию.
Девушке очень тон и взгляд Вари не понравился, пренебрежение в нем почудилось.
„Загордилась? Деловая стала. Благодетелей своих забыла. Думаешь Томик как стена от всех бед? Он-то стена, только кто тебя, сучку неблагодарную, с ним познакомил? Кто помог? Знать не хочешь, нос воротишь? Подожди, я тебе вспомню. Надо было кинуть тебя, а я дурочка, пожалела. Ну, ничего, я тебе еще напомню с кем и как разговаривать надо“.
На перемене между парами Варя опять с Любой поговорить хотела, но та дулась и всем видом показывала, что нет Косициной ни в помещении, ни на свете. А тут еще Зоя прицепилась:
– Поговорить надо.
В туалет завела, сигаретку прикурила, окинув девушку нехорошим взглядом:
– С Томиком встречаешься?
– Нет.
– Да, я точно знаю. Ты видно чего-то недопонимаешь, Косицина. Я тебе его по – дружески на ночь презентовала, он мой друг, улавливаешь?
– Нет.
– Козу тупую из себя не строй, – посоветовала, холода во взгляд нагоняя. – Томик туз с немереными возможностями. Он мой, ты его на себя перетягиваешь. Что это значит? Нет, я понимаю, денежки, устройство на хорошую работу, масса входов выходов, знакомства с денежными и нужными мужичками – какая идиотка от этого откажется? Все верно, одно не так – ты мне дорогу перебегаешь. Эта поляна моя была, а ты меня с нее гонишь. И это твоя благодарность за то, что я фактически твою жизнь устроила? Не по – человечьи, Косицина.
– Зоя, мне не нужен Том. Он сам лезет.
– Не нужен был бы – послала. Ты ему лапшу на уши вешай, а мне не надо. И под дурочку не коси, стоит тут умом сирую изображает. Короче, Косицина, хочешь полюбовно: сто тысяч и по бывшей дружбе так и быть, прощу тебя. Нет? Война. Ты меня знаешь, я свое так просто не отдам. Раскрою Томику твою чудесную натуру. Про жениха – то он знает? Нет? Ха, так и думала. И жених о нем ни сном не духом? А я их столкну. Повеселимся? Не знаю, как Димочка твой, но Томик собственник, твоего в порошок сотрет и тебя прицепом.
Варя испугалась.
– Не надо.
– Тогда гони бабки и месяц он твой.
– У меня нет таких денег…
– У Томика есть. Раскрути, – беспечно пожала плечами.
– Зоя, подожди. Не умею я и не хочу. Том не нужен мне, он сам мне прохода не дает. Да забери ты его, я только спасибо скажу.
– Опять об услуге просишь? Ладно, я не обидчивая, но „благодарность“ твою помня, за просто так стараться не стану. Пятьдесят и так и быть, помогу с Томом расстаться.
– Зоя, где я тебе такие деньги возьму? Почему платить должна? Если он твой, так и забери!
– Ты его на себя тянула, от меня отодвинула и хочешь, чтобы я снова к нему пошла? Ты совсем дура или меня за дуру принимаешь?
– Что такого?..
– Пошлет он меня!.. Здесь тонко действовать надо, а это хлопоты, расходы, риск опять же. Томик мужичек неоднозначный, сложный. Тут себе на голову проблем сыскать, как нечего делать. Мне оно надо?
– Что же делать?
– Думай, Косицина. Три варианта предложила. Как бабки будут, начну действовать, а нет – третий вариант, – качнулась к лицу девушки. – Только не дай тебе бог, со мной воевать. Я ж тебя мымру так облагодетельствую – до конца жизни помнить будешь.
Окурок откинула и вышла.
Варя так и осталась в сортире стоять.
Положение складывалось незавидное. То что Зое ничего не стоит всех в известность и сделке поставить, Варя не сомневалась. Только подумать о том – нервный озноб образуется. Конец же, всему конец. Воевать же она ни с ней, ни с кем-то еще не собиралась. Выходило, что ей опять нужно деньги искать, оптимально – пятьдесят, чтобы Зоя своего Тома забрала и у Косициной наконец тревог и хлопот убавилось. Том уйдет – Зоя перестанет цепляться, а Люба дуться, мать успокоится, будет меньше шансов Диме что-то узнать. Все нормализуется, уладиться, вернется жизнь в старую колею.
Только где деньги взять?
У Вари голова кругом шла – опять и снова – деньги. Такое чувство, что они единственная цель, двигатель прогресса. Единственная сила, единственная значимость, единственный идол. Есть они у тебя – трудностей не знаешь, нет – так и будешь по жизни от купюры к купюре крутиться. И не жить, а бегать от проблемы к проблеме.
Но ведь это не правильно.
Однако где оно, то, что правильно?
Варя с сожалением поняла, что от Тома ей не сбежать и к Диме опять не попасть. Пока проблему с Зоей не решит, даже мечтать о чем-то не стоит. А не решит – погубит Федорова ее.
Опять будущее девушке призрачным показалось.Выхода не было. В Слобду Варя не поехала, скрепя сердце потащилась опять в „Азию“.
Тому до Вариного состояния, как и проблем, дела не было. Он одержим ею стал и на уме одно. Как вошла, в губы впился, в объятьях стиснул.
Девушка же все думала, как с ним поговорить, слова подбирала и боялась, чтобы язык не подвел и от стыда она не сгорела, когда просить у него денег будет. А больше не у кого.
К вечеру, когда разомлевший Том ее в ресторан повез, Варя несмело и неумело завела разговор, издалека заходя, запинаясь.
Мужчина сразу понял, что она хочет, заулыбался, руку ей сжал, прерывая:
– Не парься. Скажи сколько надо? Пятьдесят хватит?
– Да, – пискнула и притихла, боясь доброту судьбы спугнуть.
Пока на удивление фартило: Том мало ей без всяких трудностей нужную сумму выдал, так и домой рано привез.Утром, дождавшись ухода матери на работу, а Жанны в школу, она Зое позвонила:
– Деньги у меня.
– Уже? А все прибеднялась – раскручивать не умею.
Варя ее замечание пропустила. Одно девушкой двигало: быстрее бы вся эта история закончилась.
– Приезжай и забирай.
– Ладно, я не гордая. Только к тебе мне не по дороге ехать.
– А мне к тебе. У меня автобус через час.
– К женишку? Договорились: через час на автовокзале встретимся. До встречи, лапа моя.
Зоя повесила трубку и прикусила ноготок, с прищуром на себя в зеркало поглядывая: худо дело-то. Эту козу, Косицину срочно надо отодвигать, а то и правда, конкурентка ей на шею станет. Деревня деревней, а смотри ты, из самого Пожарского полтинник за вечер вытянула. А поднатореет, что будет? Нет, скидывать ее надо. Однозначно.
– В Слобду, говоришь? К жениху? Угу.
Улыбнулась своему отражению. Взяла тушь, телефон, набрала номер Тома и, подправляя реснички, заворковала в трубку о яром и негасимом желании свидиться. По делу, естественно, по делу.
Варя деньги отдала и порадовалась:
– Все теперь.
– Угу, – сунула в рот жвачку Зоя и на выход из салона кивнула. – Топай.
Та и выпорхнула, блаженная, счастливая, что быстро и легко проблема разрешилась и теперь точно все, теперь только Дима. Его выпишут, она получит диплом, потом свадьба, семья, все как у всех. Жизнь, самая обычная, но в том и прелесть.
Если б Варя видела, каким взглядом ее проводила Федорова – улыбаться бы перестала.Дима в кресле у окна сидел. Выглядел сносно, и Варя защебетала, радуясь, что дело идет на поправку. Парень слушал ее, но девушке казалось, что не слышит. Было что-то чужое, отстраненное в его взгляде.
– Что с тобой? – забеспокоилась.
– Ничего.
– Но я же вижу.
– Что?
– Смотришь на меня странно. И вообще, другой какой-то.
– Обычный. Редко приходишь, вот чужим и кажусь.
Прозвучало это с укором и Варя, присев перед любимым на корточки, заглянула ему в глаза:
– Дима, ну, ты что? Ты же знаешь, сессия скоро.
– Станешь дипломированным специалистом, устроишься в какой-нибудь банк и пошлешь меня на фиг.
– Дим, что ты такое говоришь? – сжала его руки. – Я люблю тебя и не брошу. Я очень, очень люблю тебя.
Он явно не верил и она не могла понять почему. Взгляд был больной, изучающий, тоскливый. Дима будто прощался с ней, и тем пугал.
– Тебе хуже?
– Нет, лучше.
– Тогда что, в чем дело?
– Бросишь ты меня, права мать. Красивая, умная – зачем тебе инвалид? А ведь я инвалид, Варя.
– Ерунду говоришь! Кого ты слушаешь?
– Мать. Она плохого не пожелает, не скажет.
– Может быть, но на счет меня она не права. Я люблю тебя, люблю любого. Мне все равно инвалид ты или…
– Вот! – дернулся парень, отвернулся. И Варя сообразила, что сказала, попыталась исправить:
– Я не к тому, что мне совсем все равно. Конечно же я хочу, чтобы ты был здоровым. И будешь, будешь, Дима! Выправиться, наладиться…
– Ты даже не понимаешь, что это невозможно.
– Почему? Тебе лучше…
– Улучшение, не значит выздоровление.
– Люди выздоравливают. Мало ли что бывает? Любые сложности можно преодолеть. В конце концов, без ног, рук живут и не считают себя инвалидами. А ты с чего записался? Подумаешь, отравление…
– Я так и знал! – Диму развернуло к Варе. – Обвинять будешь? В чем? Что ты знаешь?
– Дима…
– Да, я отравился, а ты бы вовсе умерла! Ты знаешь, как это, служить…
– Дима, другие служат…
– Я не другие!
– Нет, конечно…
– Ты знаешь, как там было? Да, все, все были против меня! Но я не слабак – я выдержал! Почти. Да, я сорвался в последний момент, но ты не смеешь меня упрекать, ты не была там!
– Дима, я ни в чем тебя не упрекаю…
– Тогда презираешь…
– Нет!
– Я не травился. Так получилось.
– Да какое это имеет значение?! Это было и прошло! Забудь! Дима с сожалением посмотрел на Варю, скривился и отвернулся.
– Черт бы побрал того врача, что ляпнул тебе. Он не имел права, он должен был соблюдать конфиденциальность. Но кто выполняет, что должен? – сжал кулак от злости. – Так всегда и везде – одно на бумаге, другое на деле. Ненавижу.
– Забудь, Дима. Это прошлое, не нужно тащить его в будущее. Забудь, вычеркни, – погладила его руку, успокаивая. Парень передернул плечами, помолчал и покосился на девушку. В ее глазах не было укора, но сочувствие, что сквозило во взгляде, было Дмитрию хуже упреков. Он неуверенно провел по волосам девушки и вздохнул:
– Только не жалей меня.
– Жалеют слабых, а ты сильный.
Дима приободрился.
– Минутная слабость ничего не значит.
– Ничего.
Он обнял ее голову, уткнувшись носом в макушку:
– Ты правда так считаешь?
– Да.
– И не бросишь меня?
– Нет. Я очень люблю тебя. Ты не представляешь, какой это ужас, узнать, что твой любимый тяжело болен. Мне казалось, я умираю вместе с тобой, – призналась ему шепотом. Слезы невольные гостьи навернулись на глаза, руки сжали руки парня. – Мне легче самой умереть, чем тебя потерять. Я готова на что угодно, только бы ты жил.
– Я люблю тебя. Мне так страшно, что потеряю тебя. Лежу ночью и думаю, а если ты уйдешь? Что я буду делать? Как я без тебя?
– Я не уйду, Димочка, я с тобой. У нас все будет хорошо, поверь. Сейчас временные трудности. У кого их не бывает?
– Мы выдержим?
– Конечно, ведь нас двое.
Он верил и не верил. Зачем он ей такой? Как они будут жить потом, если она видела его слабым, знает что из – за чего произошло? Как она будет смотреть на него потом? Сегодня не упрекает, а где гарантия, что завтра не начнет? Все переменчиво, а женщины вовсе как флюгер – сегодня в твою сторону смотрит, а завтра отвернулся.
Варя здоровая, потому ей не понять больного.
Варя красивая и умная – ей не понять того, кого всю жизнь считали уродцем и слабаком.
Сегодня она с ним, сейчас, но будет ли завтра? А ведь не будет. Поймет рано или поздно какая она и посмотрит на него, сравнит, и начнет давить, упрекать, попрекать. Превратит в закомплексованного идиота.
Нет, права мать – не пара она ему. Чревато.
И старшина прав, говоря „любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда“. Рядом с Варей Дима постоянно будет ощущать себя ущербным, будет помнить, что она видела его в самые неприглядные моменты жизни, будет знать, что она знает его тонкие стороны, его секрет. Будет видеть в глазах насмешку, даже когда ее нет, будет слышать в голосе обвинение, даже когда его не будет. Его минутная слабость встанет меж ними как стена, тот постыдный поступок будет напоминать о себе всю оставшуюся жизнь, потому что Варя знает о нем и будет с Димой. И он будет смотреть на нее, красивую, статную, успешную, и как в отражении кривого зеркала, а видеть себя, хилого, никчемного. Жизнь превратиться в муку, в сплошную цепь унижений, и кто знает, не сорвется ли Дима снова, не выдержав этого?
Нет, он не хочет проходить снова, что прошел в армии. Как не хочется обратного, но ему придется искать другую жену – невзрачную, такую, что бы рядом с ней он идеалом казался, чтобы не он, она его оттеняла, в рот заглядывала и четко понимала – она никто и ничто без него. Чтобы он ей Богом стал, а не Сатиром. С Варей того не получится.
Но как тяжело расставаться с мечтой!
Вот же она, его, вроде бы искренне влюблена. И такая красивая, такая утонченная, чистая, ласковая, понимающая! Как отдать, как отпустить? А не отойди – она уйдет, и тогда во сто крат больнее будет. А не уйдет – он, в конце концов, все равно уйдет, не сможет забыть, каким она его видела. Или она уйдет – поймет какая она, какой он и бросит Диму. Или гулять начнет. Что хуже?
Мария Ивановна, соседка, матери сказала, будто видела Варю в гостинице, где уборщицей работает. Не одну видела – с мужчиной, с виду – богачом. „Димка ваш, рядом не стоял“.
Померещилось ли соседке – Варю не спросишь – страшно. И смысла нет – солжет, а и правду скажет – все равно Дима будет думать, что солгала. А кто бы признался? И выходит, что они еще не женаты, а недомолвки уже есть, как возможно и „рога“ у новобрачного. Нужна ему гулящая жена? Нужна ложь? Даже сейчас смотрит невинно, говорит про любовь, а Дима не верит. Какая же семья без веры?
Если врет – какой же он дурак, что верит! Как грязно с ее стороны убеждать инвалида в любви, поддерживать и… обманывать! Вдуматься, получается, что надежды на Варю вовсе нет. Только он приболел – она в сторону, на красивую жизнь повелась, к деньгам потянулась. Красота всегда продажна.
Нет, не пара они. Не станет он „рога“ носить, не желает дурачком обманутым себя чувствовать. И своим делиться ни с кем не собирается.
Что было – мечта. Пусть мечтой и остается. Жизнь и иллюзия совместимы лишь в детстве, когда желания просты и реальны, хоть и кажутся чем-то из ряда вон. Пора взрослеть. Во взрослой жизни добрый Дед Мороз не подарит наивному мальчику машину – ему на нее самому зарабатывать придется, а потом на ту, что попросит у мифа уже его сын. И нужно думать о том, соответственно жизнь устраивать.
Красивая жена престижно, самолюбию бальзам, но на миг. Однако плата за этот миг слишком велика.
Дима подумал о Марине, медсестре, что оказывала ему знаки внимания. Нравился он ей – факт, да он не сильно к ней благоволил, разве что в рамках необходимости – все – таки персонал, послабления в режиме через нее, процедуры, да и от скуки и тоски спасение. Тараторка та, но и все достоинство. Лицом не вышла, фигура подкачала и возраст – Диму лет на пять старше.
С другой стороны – старше, значит умнее. А что страшненькая – тоже плюс, от наростов супружеских на голове, страховка. Кто на такую позарится? А боготворить такая будет до конца жизни – нашелся-таки ее принц. Почему бы Диме им не стать? Кстати, что-то там Марина про своих родителей говорила: то ли стоматологи, то ли гинекологи, но врачи – точно. Еще один плюс – зятю пригодятся их связи. Надо бы побольше у Марины узнать: где да как живет. А Варю гнать из сердца, гнать. Детство то, оно кончилось.
Но вида девушке не подал. С Мариной еще ничего не ясно, а чтобы рвать с Варей нужно „запасной аэродром“ иметь, чтобы наверняка „сесть“, а не пролететь и остаться у разбитого корыта в полном одиночестве. Он больше не „неудачник“ и никогда им не станет!
К тому же, что отказывать себе в радости? Имеет он права как инвалид? Имеет!
И обнимал Варю, целовал, в любви клялся.
И она верила.
Почему она верила?!»Макс закрыл тетрадь, понимая, что больше не может читать историю крупной подставы, предательства и лжи. Лег спать, но даже во сне видел продолжение истории. Ему снился Том и Зойка Федорова…
Глава 11
Том выглядел довольным и сытым как мартовский кот. Он закидывал в рот орешки и щурясь от удовольствия жевал их с огромным аппетитом. Зоя бы запустила руку в пакетик с жареным арахисом и тоже полакомилась, но знала, что подобные вольности с Пожарским не пройдут. И вздохнула.
– Что вздыхаешь? – ухмыльнулся Том. – Говори, что хотела и двигай.
Дела у меня.
А «дела» на лице написаны – томная лень и довольство.
«Сейчас я тебе настроение подпорчу», – подумала девушка. Вытащила невзначай из сумки конверт с деньгами, на обозрение мужчины выставила, только тогда сигареты достала, подкурила одну.
Том жевать перестал на мгновенье – на конверт уставился, и опять в окно автомобиля, будто не увидел, ничего не понял. Правда лицо безмятежность потеряло и голос груб стал: