Скифская чаша
Шрифт:
— Когда погас свет, не вставали?
Ситник замигал, глаза у него потемнели, стали злыми.
— Вот что, — вдруг стукнул он кулаком по столу, — идите вы ко всем чертям!
— Я же не обижал вас, Олег Павлович.
— Считаете, что беспочвенное подозрение — не обида?
— Я расспрашиваю всех работников издательства, и никто еще не воспринял мои вопросы как личную обиду.
— У каждого свой гонор, — примирительно ответил Ситник.
— Итак, не вставали?
— Нет.
— Вы курите?
— Хотите сигарету?
— Не курю. А спички есть?
— Зажигалка. — Ситник достал из кармана и щелкнул. Прозрачный огонек блеснул длинным языком. — Американская, «Ронсон».
Майор взял зажигалку, щелкнул. Спросил:
— Когда погас свет, почему не зажгли?
Ситник снова положил руки между коленями. Покачался на стуле и неуверенно ответил:
— Странно как-то... Сам не знаю почему. Сначала думал — свет сразу вспыхнет, потом, пока вынул зажигалку...
— Данько сидел рядом с вами?
— Кажется.
— А он успел достать коробку, нащупать спичку, чиркнуть.
— Ну так что?
— Вы могли бы управиться с зажигалкой быстрее.
— Допустим, мог...
— Вероятно, тогда скифская чаша не исчезла бы.
— Разве несколько секунд имеют значение?
— Выходит, имеют. Человек встает, выбрасывает чашу из комнаты и снова занимает место... Сколько секунд на это нужно?
Ситник посмотрел исподлобья и сразу опустил глаза.
— А вы уже подсчитали? — неприязненно спросил он.
— Приблизительно.
— И сколько же?
— Секунд десять — двенадцать. Или даже меньше.
— Глупости какие-то, — сказал Ситник. — Выдумки и чепуха.
— Не такие уж и выдумки, Олег Павлович. Особенно если чашу бросает тренированная рука!
Ситник посмотрел на майора тяжелым взглядом. Встал и потряс указательным пальцем.
— Вот, оказывается, в чем дело! — глухо произнес он. — Катите на меня бочку? Шерлоки Холмсы родные! Только ничего у вас не выйдет. Ничего и никогда, поняли?
Хаблак тоже встал. Только стол разделял их. Взял со стола пачку сигарет, положенную Ситником. Бросил в угол комнаты, как вчера тот — Данько. Пачка опустилась на стул, описав большую дугу.
— Вот так, Олег Павлович! — засмеялся майор. — Правда, быстро? — И, не оглядываясь, вышел из комнаты.
Зозуля доехал на трамвае до бульвара Гагарина, прошел пешком несколько кварталов и наконец увидел дом, где жил Крот. Пятиэтажный, не очень уютный, но обсаженный фруктовыми и декоративными деревьями. До пятого этажа по кирпичной стене вился виноград: с лоз свисали спелые черные гроздья.
Лейтенант подумал, как хорошо жить тем, чей балкон на третьем этаже: сиди, грейся на солнце и ешь сладкие ягоды. Вероятно, это балкон самого Юхима Сидоровича — ведь тот живет именно в этом подъезде. Быстро подсчитал: нет, восьмая квартира на втором этаже и с противоположной стороны. Все равно красиво, под окнами квартиры склонились ветки яблони.
На скамейке у подъезда сидела бабка в старомодном черном бархатном жакете. Она уже обратила внимание на Зозулю, с любопытством поглядывала на него, и лейтенант подсел к старушке.
— Хорошая погода, — сказал Зозуля, чтобы завязать разговор.
Этот дальновидный «дипломатический» ход был излишен, бабка давно уже скучала, она повернулась к лейтенанту и категорично подтвердила:
— Сколько живу, не помню такой осени, милай. — Она сказала «милай» так, как говорят, может быть, где-нибудь на Вологодчине, но лейтенант подумал, что там, вероятно, не носят таких бархатных жакетов, впрочем, это его не касалось — старушка была явно из говорливых, и Зозуля должен вытянуть из нее нужную информацию.
А та продолжала:
— Не помню, и не спорь, милай, такая теплая осень и раз в сто лет не выпадает, на моей памяти не было, а если уж я не помню, так это точно. Говорят, люди на пляж ходят, когда это видели, чтоб в конце сентября такое было? Глянь, виноград черный, а ведь далеко не каждый год вызревает, зеленым ребятишки обрывают внизу.
Лейтенант поправил воротничок рубашки. Правда, жарко, и воротничок был мокрым от пота.
— Давно здесь живете, бабушка? — спросил он.
— С тех пор как дом поставили, так и живу, милай. Сыну дали квартиру, десять лет прошло, вон видишь, какие деревья выросли, а сами сажали, чтоб польза людям была и краса тоже: живем не тужим, яблоки жуем, милай, — и в городе земля не гуляет. И не должна гулять, потому как польза людям всюду должна быть, хотя б маленькая.
— Точно, — одобрил лейтенант, — без пользы какая же это жизнь?
— Во! — Старушка чуть не подскочила на скамейке. — Мне уже скоро восемьдесят, а как без пользы? Говорю своим, зачем правнуков в детский сад, я еще вытяну, вас выходила, почему ж их не доглядеть, польза и мне, и детям, а они... отдыхайте, мама, да какой тут отдых? Там уж отдохнем... — она показала рукой на небо.
— Вы, бабушка, небось всех здесь знаете?
— Да, милай, кому ж, как не мне?.. А кто тебе нужен? — Она пристально и остро посмотрела на него совсем не старческим взглядом.
— Юхим Сидорович.
— Есть тут такой, — показала она пальцем в точно вычисленное Зозулей окно. — Крот его фамилие.
— Вот-вот, Крот! — Зозуля сделал вид, что обрадовался. — На втором этаже, говорите?
— Не торопись, милай, на работе Юхим Сидорович, разве не знаешь?