Скифская чаша
Шрифт:
— Да.
— Никогда не бывали там.
— Вы утверждаете это?
— Конечно.
— Я бы не советовал вам говорить неправду.
— Но я же действительно никогда не ездила туда.
Дробаха обошел вокруг стола, остановился перед Ютковской и, глядя на нее сверху вниз, рассудительно сказал:
— Соседка Ситника по даче видела вас там и опознала по фотографии. Сейчас мы можем устроить очную ставку.
Розалия побледнела. Бросила на следователя взгляд исподлобья, подумала и с надрывом произнесла:
— Но поймите же меня! Олег заманил меня на дачу. Мы немножко выпили, и он уговорил поехать... А потом... — Ютковская схватилась за голову, но так, чтобы не испортить прическу. — А потом произошло все, и я возненавидела это место. И не могла признаться, что ездила туда.
— Два дня назад не назначали Ситнику свидание там же?
— Как я могла!
Дробаха обошел стол, занял свое место и возразил:
— Могли, гражданка Ютковская. Мне трудно поверить вам, но, к сожалению, пока вынужден. Теперь вот что: вы заходили когда-нибудь в издательство?
Она ответила не колеблясь:
— Никогда.
— Но вы ведь знали, что Ситник работает там?
— Он не делал из этого тайны.
— А Бурнусову было известно, что вы встречаетесь с Ситником?
— Как-то он видел нас на Крещатике.
— И как отнесся к этому?
— Устроил скандал.
— А Ситник?
— Он любил меня и сказал, что не отступится.
— Бурнусов угрожал ему?
— Еще как! — Розалия оживилась, и Хаблак подумал, что ей совсем не жаль Бурнусова, вообще никого не жаль, влюблена лишь в себя и ценит только собственное благополучие — вероятно, сейчас начнет топить Бурнусова. Так оно и оказалось. Ютковская вытащила еще одну сигарету, торопливо прикурила — наверное, приняла за это время окончательное решение — и сказала:
— Жека грозился, что убьет Олега.
— Тогда же, после скандала на Крещатике?
— И тогда, и позже. Однако я не придавала этому значения. Но теперь... Неужели это он?
Так быстро, за несколько секунд, продала без колебаний... плюнула и растерла. Ведь она не знала, что у милиции есть против Бурнусова неопровержимые улики и что ее любовник уже арестован.
— Так и запишем, — как-то грустно констатировал следователь.
Хаблак понимающе посмотрел на него: всегда грустно сталкиваться с человеческой подлостью, да еще в таком обнаженном виде.
— А Бурнусов знал, что Ситники имеют дачу в Русановских садах? — спросил майор.
Девушка на мгновение задумалась, видно, взвешивала, как ответить. В конце концов сочла за лучшее сказать неопределенно:
— Мне это неизвестно, может, и узнал от кого-нибудь.
— Где живут ваши родители? — поинтересовался Дробаха.
— В Мироновке Киевской области.
— Кроме тетки, есть родственники в Киеве?
И опять Ютковская какое-то мгновение колебалась. Но ответила твердо:
— Нет.
Следователь придвинул ей протокол.
— Внимательно прочитайте и подпишите. Если, конечно, согласны с записанным.
Когда Ютковская ушла, Дробаха вынул из шкафа чистые стаканы, налил майору и себе крепкого чая, положил в свой четыре ложечки сахара, долго размешивал, наконец спросил:
— Ну как, понравилась?
— Я же с ней танцевал в ресторане, — улыбнулся майор, — и знаю ее несколько лучше.
— Все ей бог дал, кроме души.
— Таким, говорят, легче жить.
— И вы верите в это? — искренне удивился Дробаха.
— Так некоторые считают, — уточнил майор. — Не завидую тому, кто угодит в ее сети.
— Не один... — следователь подышал на пальцы, — не один там будет, майор, потому что на такие колени и прочие прелести клюнуть легко. И она хорошо это знает: не упустит своего.
— Тогда зачем ей понадобился Бурнусов? Вряд ли планировала жить с ним.
— Разумеется. Ей и Ситник не был нужен. Парень видный, покрутила немножко и бросила. Ютковская найдет себе убеленного сединами, с деньгами, машиной и дачей. А с бурнусовыми будет ездить в рестораны.
— Это она позвонила Ситнику, — убежденно сказал Хаблак, — и предложила встретиться на даче.
— Как мог выйти на нее одессит? — заколебался Дробаха. — И где чаша?
— Не сомневаюсь, что Ютковская случайно познакомилась с Ситником.
— Конечно. Уже несколько месяцев встречались, а ситуация с чашей возникла на днях?
— Кто-то быстро воспользовался их знакомством.
— Я понял, что Крота вы почти исключаете.
— Как-то он раскрылся. Ну совсем другой человек... И если даже я поверил ему!..
— Бывает, Сергей Антонович, ничто человеческое не чуждо людям, даже таким законникам, как мы с вами.
— Ютковская! — упрямо нагнул голову Хаблак. — Сейчас за ней пошли наши ребята. Интересно, как поступит?
— Она девушка умная и осторожная.
— Верно, осторожная. И не простая пешка в игре. Надо изучить круг ее знакомств.
— Прекрасная у нее работа, — поморщился Дробаха. — Сел клиент в кресло, побрила, ушел... За день десятки людей... И с каждым поболтает, каждому улыбнется, а о чем говорят — дудки, не узнаешь.
— Вот именно, — согласился майор. — Но там новый заведующий. Молодой и талантливый, принимал участие в конкурсе парикмахеров в Варшаве. Наверное, комсомолец, и я попробую найти с ним общий язык.
— А как с одесситами?
Хаблак вынул из папки бумажку, подал следователю. Сообщил:
— Пятеро жителей Одессы находились в тот день в гостинице «Славутич». Две женщины, их исключаем сразу. Еще одного, Петра Андреевича Чертова, тоже. В тот день, когда «одессит» разговаривал с Бурнусовым, Чертов сидел на коллегии министерства, потом ужинал с товарищами. Полное алиби. А с двумя остальными не мечтало бы познакомиться. Виктор Юрьевич Панасенко и Георгий Викторович Макогон. Панасенко работает в порту инженером, Макогон — бармен в гостинице «Моряк». Я думаю сделать так: сейчас Зозуля позвонит одесским коллегам, они достанут нам фотографии Панасенко и Макогона, покажем их Бурнусову — может, кого-нибудь и опознает. А я — в парикмахерскую. Заскочу только сперва в управление.