Скифская чаша
Шрифт:
— Что-то не то, майор, — возразил он. — Вы все время ходите вокруг меня, однако напрасно. Я к вашим делам не причастен.
— А к каким? — не сдержался Хаблак.
— У каждого человека свои...
— Достать и продать мебель, дефицитные товары...
— Вот оно что! — воскликнул Крот, — А я-то думаю, откуда ноги растут! Какой-то Петро Панасович с Чоколивки посылает ко мне человека... А это, оказывается, ваши ребята прощупывают, будто у них нет других дел...
— Это уж позвольте решать нам, — остановил его майор, — что и как делать.
— Да разве я возражаю. Только оставьте меня, а то ходят вокруг. Думаете, не знаю зачем? Думаете, Крот чашу украл? Зачем мне ваша чаша? Чего мне не хватает? — Он обвел рукой комнату. — Все у меня есть, и ни в чем не нуждаюсь. Понятно?
— Спокойнее, Юхим Сидорович. Есть к вам вопрос. Давно виделись с Розалией Ютковской?
— Какой такой Розалией?
— Разве не к вам она приходила в издательство?
Крот отошел от буфета, сел рядом с Хаблаком.
— Одессит какой-то, — раздраженно сказал он, — теперь Розалия! Вы можете объяснить?
— Охотно, Юхим Сидорович. Но сперва скажите — и Евгения Бурнусова не знаете?
— Впервые слышу.
— Мы устроим очную ставку.
— Не возражаю.
— А что кроме мебели вы можете еще достать? — перевел майор разговор на другую тему.
— В чем нуждаетесь?
— Ни в чем.
— Так зачем же лишние вопросы?
— Не лишние.
— Считаете?
— Сколько комиссионных берете?
— Фактики собираете?
— Что поделаешь, такая уж у нас профессия.
— Сами собирайте, я вам не помощник.
— Все равно найдем чашу, — сказал Хаблак твердо. — Найдем, это я вам точно говорю.
— Ну если бы я на самом деле украл чашу, неужели бы признался? — воскликнул Крот, — Тем более что Олежка погиб. Думаете, только вы понимаете, что именно из-за чаши его убили? Вот видите, какой узел завязался, кто же вам сам признается? А мне Олега жаль, хороший был парень и запутался. Я говорил ему...
— Что?
— Чтоб характер ломал.
— Это в шашлычной, когда водку пили?
— И там тоже.
— О чем вы разговаривали с Ситником?
— Вам скажи, из всего дело сделаете...
— И все же придется.
— Впрочем, не такой уж и большой секрет. Кирпичи просил достать. Две тысячи штук. Для той же дачи, где и погиб.
— И вы обещали?
— Да.
— А как можете достать?
— Пустяки. Две тысячи кирпичей — глупость. Один знакомый на лесоторговом складе работает. Он и выпишет.
— Незаконно?
— Почему? Есть и нелимитированный кирпич.
— И много у вас таких знакомых?
— Много, — нисколько не встревожился Крот. — Я завхозом десять лет работаю, а перед этим в горторге. — Он уставился на Хаблака. — Знаю, о чем вы думаете, Крот — доставала и с этого «навар» имеет. А «навар» у меня такой: ну бутылочку разопьем. Это если уж очень настаивают, ради компании. Потому что здоровье уж не то и вообще не очень люблю. Еще книжками балуюсь, так, может, кто-нибудь и подарит. — Он указал на несколько полок, заставленных книгами. — Вот и весь мой «навар», хотите — верьте, хотите — нет.
Майор почему-то поймал себя на мысли, что ему вообще хочется верить. Интуиция редко обманывала его, но ведь, как говорится, ее к делу не подошьешь... Но к кому же приходила в издательство Ютковская? Хаблак понимал, что от выяснения этого вопроса во многом будет зависеть ход расследования. Но вряд ли парикмахерша Роза сама признается. Вспомнил удлиненное лицо с черными цыганскими глазами, в которых мерцали огоньки, — совсем не глупые глаза, эта Ютковская многое видела и многое знает, опытная, ее голыми руками не возьмешь.
И все же надо попробовать.
Майор распрощался с Юхимом Сидоровичем и поехал к Дробахе. Оба остались на полчаса после работы, разрабатывая план допроса, а в том, что Ютковскую следует допросить, у Дробахи тоже не было сомнений.
...Следователь встретил парикмахершу Розу учтиво и даже церемонно. Извинился, что вынужден побеспокоить, даже предложил стакан чая, но девушка отказалась и только попросила разрешения закурить. Дробаха вынул из ящика пачку сигарет, но Ютковская даже не взглянула на них, достала из сумочки какую-то длинную, с двойным фильтром, наверное, импортную сигарету, щелкнула не менее роскошной зажигалкой и положила ногу на ногу, не одернув на коленях и без того не очень длинную юбку. Сидела, как бы демонстрируя себя: длинная сигарета, длинные ноги, удлиненное лицо с длинными черными ресницами, высокая каштановая прическа... Все это должно было произвести впечатление, тем более на этого пожилого, лысоватого мужчину с заметным брюшком. Роза знала, что нравится таким, пустила дым вверх, покачала туфлей. Улыбнулась манерно, но смотрела из-под ресниц внимательно и спокойно. Кажется, старикашка несколько растаял — сидит, сложив на животе пальцы, и перебирает ими.
Наконец Ютковская вздохнула и спросила:
— Никогда еще не была в прокуратуре. Зачем это?
Дробаха подвинул к ней бумаги, объяснил, где следует расписаться и для чего. Быстро записал необходимые данные, потом положил ручку на стол и сказал:
— Такая уж у нас работа, должны вызывать людей, что поделаешь, иногда это неприятно, но закон остается законом.
Розалия махнула рукой, как бы извиняя следователя: правда, мол, ничего не поделаешь, однако давайте быстрее, спрашивайте — жизнь не ждет, вон на улице солнце и каштаны падают на брусчатку вместе с желтыми листьями, зачем же зря тратить время?
Дробаха слегка пополировал ногти о лацкан пиджака, хотел дохнуть на них, но передумал и спросил:
— Вы знакомы с работником издательства Олегом Ситником?
Ютковская скорбно склонила голову:
— Знакома.
— Знаете, что с ним случилось?
Девушка покопалась в сумочке, достала носовой платочек, приложила к совсем сухим глазам.
— Такой ужас, — изобразила она волнение, — я даже не поверила: в наше время убивать человека!
Она сделала ударение на словах «в наше время», и следователь подумал, что девушка сейчас пустится в банальные истории, но Ютковская ограничилась только восклицанием, аккуратно сложила платочек и спрятала в сумочку почти одного цвета с ее мохеровой кофточкой.