Скифская чаша
Шрифт:
Пока майор добирался до угрозыска, туда пришли первые донесения от оперативников, следивших за Ютковской. После допроса она направилась к Бурнусову, разговаривала с его соседкой, наверное, узнала о его аресте и сразу же позвонила кому-то по телефону-автомату. Потом поехала домой. Телефона у нее в квартире не было, следовательно, связь с внешним миром могла поддерживать только через тетку.
Заведующего парикмахерской вызвали в городское управление бытового обслуживания. Он оказался действительно молодым человеком, лет двадцати пяти, не больше, — улыбающийся, розовощекий брюнет, все в жизни радовало его, впрочем, она пока только улыбалась ему: в таком возрасте стать заведующим, съездить в Варшаву и занять там второе место на конкурсе, быть избранным секретарем комсомольской организации управления... Заведующий любезно улыбнулся Хаблаку, без всякой угодливости или удивления пожал ему руку и представился:
— Яцкив Михайло Гнатович.
Серьезно, не перебивая и ничего не уточняя, выслушал майора и несколько напыщенно заявил:
— Попробуем помочь вам, товарищ Хаблак. Силами общественности.
— Но так, чтобы Ютковская ни о чем не догадывалась.
— Не лыком шиты, — улыбнулся он, по мнению майора, излишне задорно и самоуверенно.
— И поосторожней с Витой. Как ее фамилия? Зубач. Так вот, Виктория Зубач, насколько мне известно, подруга Ютковской и может проинформировать ее.
— Мне это тоже почему-то известно... — заметил Яцкив. — Кто с кем дружит в парикмахерской, а кто наоборот. Извините.
— Чего ж извиняться.
Хаблак оставил Яцкиву номер своего телефона и вернулся в управление. Еще в коридоре его остановил Зозуля и сообщил, что фотографии Панасенко и Макогона одесские товарищи перешлют трехчасовым рейсом — в половине пятого они будут в аэропорту.
— Давай сюда в пять Бурнусова, — приказал майор и пошел к Каштанову. Полковника не застал.
— Самолет уже в воздухе, а я еду в Жуляны, — сказал ему в кабинете Зозуля.
Через час лейтенант привез две фотографии. Майор сразу отложил одну.
— Бармен? — спросил он.
— Так точно.
— Как я и предполагал.
С фотографии смотрел субъект с хрящеватыми ушами и морщинистым лбом. Такой, как описал его Бурнусов.
Зозуля разложил фотографии Панасенко и Макогона.
Бурнусов вошел в их комнату: злобно оглянулся на конвоира и понятых, примостившихся у стены, и сразу попросил закурить. Хаблак достал из стола ароматное «Золотое руно», Жека как бы непроизвольно взял сразу две сигареты, жадно затянулся, и лицо у него просветлело, сделалось блаженным.
Майор пригласил его к столу. Бурнусов лишь скользнул взглядом по фотографии и сразу ткнул пальцем в снимок Макогона.
— Он! — торжествующе воскликнул Жека, словно принимал участие в серьезной операции и уже задержал преступника. — Он, сука, сбил меня с пути и подговорил совершить преступление. И я рад, что вы нашли его.
Хаблак подумал: еще секунда, и Бурнусов начнет петь дифирамбы доблестным работникам милиции. Оборвал его:
— Вы утверждаете, что на этом снимке изображен человек, подговоривший вас убить Ситника и заплативший за это четыре тысячи рублей?
— Он, падло! — еще раз затянулся сигаретным дымом Бурнусов и стряхнул пепел прямо на пол.
Зозуля составил протокол, и Бурнусова увели. Майор отпустил понятых и позвонил Дробахе. Доложил о сделанном и представил себе, как следователь держит трубку левой рукой, а ногти правой нервно полирует о лацкан пиджака.
— Жизнь прекрасна и удивительна, — наконец тихо засмеялся Дробаха, и Хаблак мог дать голову на отсечение, что он в этот момент дышит на кончики пальцев. — Посоветуйтесь с Михаилом Карповичем, — сказал следователь, — думаю, вам надо завтра утром вылетать в Одессу. Для персонального знакомства с очень малоуважаемым гражданином Макогоном.
— Только для знакомства, — подтвердил майор. — Брать его преждевременно.
— Нет-нет... Мы же не знаем, где чаша. Походите вокруг Макогона, присмотритесь к сукину сыну, подышите его воздухом... Сейчас он нервничает, — задумчиво произнес Дробаха. — Должно быть, уже знает об аресте Бурнусова и не может не беспокоиться.
— Но ведь он считает, что не наследил.
— Все равно на душе у него неспокойно. Будьте осторожны, Сергей Антонович, Макогон теперь и собственной тени боится. Не ищите с ним прямых контактов. Если узнает, что вы из Киева...
— Ну что вы, — перебил майор. — Директор магазина из Львова или Ужгорода. Денежный человек в отпуске, который не прочь купить две-три сотни долларов.
— Ладно, — одобрил следователь, — вам коммерческих способностей не занимать. Ютковской я сам займусь.
— Зозуля свяжет вас с заведующим парикмахерской. Хороший парень и обещал помочь.
— Звоните из Одессы. Завтра.
— Договорились.
Хаблак положил трубку и пошел к Каштанову.
В Одессе шел холодный осенний дождь. Старший лейтенант Волошин, встретивший майора в аэропорту, объяснил: только вчера подул бора, холодный северный ветер, налетающий на Черное море через Новороссийск, более паскудного ветра одесситы не знают, он раскачивает море до двенадцати баллов и заставляет теплолюбивых жителей южного города надевать чуть ли не зимние пальто.
Хаблак критически осмотрел свой плащ «на рыбьем меху», модный светлый плащ с погончиками и разными никелированными украшениями, который и полагается носить львовскому деятелю торговли, но Волошин успокоил его: мол, зимние пальто — гипербола, и никто в Одессе, — он имеет в виду только настоящих одесситов, — не позволит себе в октябре появиться на Дерибасовской в шубе. Тем более что все уверены: бора скоро утихнет и снова на синем одесском небе засияет жаркое солнце. Он так и сказал: на синем одесском небе, и майор понял, что имеет дело с коренным одесситом. Это устраивало Хаблака — он хотя и бывал в славном причерноморском городе, однако знал его плохо и надеялся на помощь старшего лейтенанта.
Волошин сообщил, что номер в гостинице «Моряк» забронирован. Звонили туда, как и полагается, из горторготдела, значит, там все будут знать, что майор — какая-то шишка из мира торговли; тылы у него обеспечены, остальное зависит от него, а если понадобится помощь — вот номер телефона, к тому же, с восьми до десяти вечера он на всякий случай будет сидеть в баре...
Просторный стеклянный холл гостиницы поразил майора своей холодной официальностью. Холодно здесь было и в прямом смысле слова — топить еще не начали, а проклятый бора выдувал тепло и так стучал стеклянными дверями, что Хаблак удивился, как они еще не разбились.