Скифы в остроконечных шапках (илл. В. Хвостова)

Фингарет Самуэлла Иосифовна

Арзак сдернул с запястья браслеты с оленями и конями. Громко звеня, они упали в сверкавшую золотую груду.

Как ярко светило солнце! Каким праздничным было синее небо в убранстве из распушенных облаков-перьев!

Арзак подошел к побратимам и склонился над спящей Одатис. Сон оставался по-прежнему крепким. Поглощавший лепешки с салом Лохмат не забывал то и дело лизать хозяйку. От прикосновения шершавого языка у Одатис даже ресницы не вздрагивали.

— Утром проснется, — сказал Арзак. — Филл, пригони из ложбины коней.

— Слушаюсь, предводитель.

— Исправим,

что порушили, и в путь.

Засыпать подкоп было легче, чем вырыть. Арзак и Ксанф быстро разделались с этой работой. Сверху для верности набросали камней, чтобы могильные воры не догадались о лазе. Арзак не хотел оказаться сообщником охотников за царским имуществом. К тому времени, когда подкоп был завален, подоспел Филл с четверкой коней, оставленных у Волчьей пасти. Белоног и Лохмат так обрадовались встрече, что, глядя на их прыжки, Филл сказал:

— Наверное, эти двое однажды на закате выпили чашу братства и с той поры сделались побратимами.

Арзак рассмеялся.

— Звери могут дружить, как люди. Белоног с Лохматом знают друг друга с рождения.

Он развернул персидское платье, которым снабдил его маленький человечек, и надел поверх платья Одатис, на случай нечаянной встречи.

— Если кто увидит мою невесту, решит, что три скифа везут пленного перса, — сказал Филл, и маленький отряд покинул стойбище Вечности.

Одатис лежала в седле Арзака. Предназначенный ей Олешек скакал пока налегке. Ксанф и Филл ехали каждый на своей лошади. Лохмат бежал следом за Белоногом. Иногда, радуясь воле, он описывал большие круги и оказывался около Тавра.

— Привыкай к хозяину, верный кути Лохмат! — кричал тогда Филл. — В Ольвии будешь жить в моем доме.

Потом наступил вечер. Длинный, полный событиями день подошел к концу. С заходом солнца разбили привал и, когда все успокоились, Филл, сидевший рядом с Одатис, произнес:

— Готовь щит, Арзак. Праща раскручена, камень летит.

— Боя не будет, брат, спрашивай, тихо ответил Арзак.

— Я буду говорить долго.

— Наше время — вся ночь.

— Тогда слушай. У моей матери была сестра. Ее все любили. «Боги дали ей красоту и вложили в грудь благородное сердце» — такими словами вспоминают о ней в нашем доме великого врачевателя Ликамба. Ликамб и сестра моей матери были мужем и женой. Сначала они жили в Пантикапее городе на другой стороне Понта, потом из-за целебных источников Ликамб решил перебраться в Ольвию. Он выехал первым, но жены не дождался. Буря разбила корабль, на котором она плыла, и все, кто был на корабле утонули. Море выбросило на берег только обломки мачты. В нашем доме до сих пор вспоминают, как страшно страдал Ликамб.

Одатис спала. Арзак, Ксанф и Филл сидели тесным кружком. Их колени соприкасались, глаза смотрели в глаза.

— Знаешь, почему мы с Ксанфом оказались в степи? — повысив голос, с вызовом задал вопрос Филл.

— Говори.

— Мы отправились в степь, чтобы вернуть Ликамбу его жену. Готовься, Арзак. Камень летит. Вот он: ее звали Миррина?

— Да.

— Почему ты скрывал это от нас?

— Она закляла меня молчать. Я плохо выполнил клятву. Красота ваших храмов и статуй вырвала имя, и ты его подобрал.

— Это

так. Ты выдал себя на агоре, и я стал прислушиваться к каждому твоему слову. Я понял, что тебе знаком город, хотя ты в Ольвии не был, я услышал, что ты напеваешь песни, которые пела мне мать. Потом я подслушал твой разговор с Ликамбом, хотя добродетельный Ксанф хватал меня за хитон, чтобы удержать от дурного поступка. Скажи, Арзак, скиф из племени царских скифов, ты знал, что Миррина была женой врачевателя?

— Миррина рассказывала о героях и храмах. О себе она говорить не любила. Я не знал, кто был ее мужем, но догадался об этом, когда Ликамб говорил со мной в подземелье.

— Догадался и промолчал?

— Я передал бы Миррине каждое слово, сказанное Ликамбом, я сказал бы ей: «Возвращайся», но я не мог нарушить запрет.

— Последний вопрос, Арзак. Почему Миррина так не хотела, чтобы мы узнали о ней? Разве наши два дома не заплатили бы за нее любой самый большой выкуп?

— Дело не в выкупе. Старик и так бы ее отпустил.

— Что же ее держало?

— Ты сказал, что в памяти близких она осталась красивой. Наверное, она не хотела показать Ликамбу свое изуродованное лицо. Она и здесь прикрывала щеку длинной прядью волос.

— Но ведь он все равно бы ее любил!

Наступило молчание. Сделалось слышно, как ветер перебирает траву. По ногам поползла ночная прохлада. На небе вспыхнули звезды. Они зажигались то по одной, то по нескольку вместе и, вспыхнув, роились мерцающими светлячками.

— Смотрите, как ярко светит маленькая звезда над осью Колесницы [Колесница и Ковш — древние названия созвездия Большая Медведица], сказал Филл, вставая. — Смотрите, — повторил он настойчиво, — маленькая, яркая. Она в стороне от других и посылает лучи прямо к нам, словно хочет что-то сказать.

— Видим, Филл. — Арзак и Ксанф поднялись тоже.

— Я не знаю, как называют эту звезду другие люди — эллины, персы, скифы, — но для нас с вами пусть ее именем будет «Миррина». — Филл поднял руки к небу и крикнул: — Хайре, Миррина!

— Звезда Миррина, привет тебе! — произнесся над засыпающей степью крик, подхваченный двумя голосами.

Глава XXI

БЫСТРОТЕКУЩИЙ ИСТР

О предательстве невров скифы узнали, перехватив гонца, отправленного молодым вождем к Дарию. Гонец долго упорствовал, рассказал о готовившейся западне. Скифы пришли в ярость.

— Смерть предателям неврам!

— Уничтожим всех до единого!

— Гибель на их стада! Огонь на их жилища!

Крики гнева и возмущения достигли небес.

— Глупый невр расставил капкан — сам в него угодит, — сказал Иданфирс и ощерил зубы, как Золотая пантера у него на щите. — Отряд в двести всадников отправится в стойбище Вечности, предводителем будет Мадий. Остальные двинуться на закат. До сей поры война на наших землях велась, ныне на соседских повоюем.

— Папай с нами! Веди, Иданфирс! — закричали скифы.