Skinова печать
Шрифт:
Тот взял его, раскрыл, полистал. Кивнул.
— Мой. Я его неделю назад потерял. Между прочим, в милицию заявление отнес, все как полагается. Мать заставила. А как он на место преступления попал, не знаю. Наверное, убийцы подбросили.
Шабанов озадаченно потер кончик носа. Энтузиазм его разом куда-то пропал. И ночь псу под хвост пошла, и результатом, похоже, не пахнет. Надо было не самому ехать, а кого-нибудь из своих прислать. Ну, кто же думал? Генеральские погоны померещились. Как же, лично взял и расколол убийцу видного общественного деятеля! Разбежался…
— Говоришь, заявление отнес? Проверим, — вяло проговорил полковник. — Если подтвердится, матери спасибо скажи. Но тогда получается, что убийца где-то возле тебя ходит? Не помнишь, где мог паспорт потерять?
Хорст пожал плечами.
— Почему не помню? После тренировки в спортзале он пропал. В раздевалке окно было открыто, а у двоих пацанов деньги пропали и плеер.
Шабанов насупился.
— Ладно, иди пока в камеру.
Сержант увел Хорста, а полковник принялся размышлять. Вполне вероятно, что убийство Гершензона планировалось за неделю и даже раньше. Если убийца все-таки Хорст, мог он специально отнести в милицию заявление о пропаже паспорта, а потом подбросить его под труп? Запросто! Но зачем? Проще организовать себе железное алиби, пару-тройку свидетелей, которые подтвердили бы, что его в этот день вообще в Москве не было. Похоже, парня подставляют По тогда и в самом деле выходит, что настоящий убийца крутится где-то поблизости от этого Димы Минаева, в качестве досуга избивающего сержантов морской пехоты США.
На выходе Шабанов сказал дежурному:
Пусть пока этот Минаев у вас посидит, утром я решу, что с ним делать.
И уехал. Едва задние габариты его «Волги» исчезли в ночи, в дверь отделения осторожно вошел Ибрагим.
Когда-то Козьма Прутков заметил: «С женщинами мы одни, а с начальством другие». Ибрагим прекрасно иллюстрировал сей афоризм. Суровый и жестокий с подвластными ему пленницами, сейчас он был белым и пушистым, как домашний хомячок.
Здравствуйте, гражданин начальник! — подобострастно улыбнулся он. — А Пашу можно?
Может, и можно, я не пробовал, — ухмыльнулся дежурный и заорал: — Пашка, к тебе тут какой-то черт нерусский!
Из тьмы коридора, где были расположены камеры, небрежно почесывая пузо под расстегнутым кителем, показался сержант с блудливо бегающими глазками.
Чо надо? — поинтересовался он.
Увидел Ибрагима, узнал.
А, это ты? Заваливай, у меня как раз одна камера свободная, — пошутил он.
Не надо свободную, ты меня посади к… — и он зашептал что-то на ухо сержанту.
Тот выкатил глаза.
Чо?! А ноги тебе помыть не попросишь?!
Так ведь не задаром! — Ибрагим снова принялся с жаром, хотя и шепотом, разъяснять свою проблему.
У дежурного капитана, видевшего эту картину, но не слышавшего ни слова, сложилось неверное впечатление относительно Ибрагимовых предложений.
— Не соглашайся, Пашка! — предостерег он помощника. — Этот шайтан тебе всю задницу на фашистский знак порвет!
И громко заржал, донельзя довольный своим остроумием. Как ни странно, сержант направил свои глазки в пол и покраснел. Не то, чтобы начальник угадал суть предложения, но все равно стало стыдно.
Дежурный встал и потянулся.
— Ладно, я пойду вздремну. Посиди на телефоне, — распорядился он и кивнул на Ибрагима. — А с этим поосторожнее. Технику безопасности соблюдай. В жопу на всякий случай пробку вставь или свисток. Если засадит, определишь по свисту.
И скрылся за дверью ближайшего кабинета, продолжая смеяться над собственными шутками.
Как только он закрыл за собой дверь, Ибрагим вытянул из принесенного с собой пакета литровую бутыль водки.
— Э, давай по чуть-чуть за встрэчу!
Но сержант Паша не торопился. Он сел за стол дежурного и приосанился. Как-никак теперь он остался за начальника.
— Давай еще раз и конкретно. Чего ты от меня хочешь? — твердо потребовал он.
Ибрагим покачал головой — трудно говорить с бестолковыми — и все же принялся терпеливо, в который раз, объяснять свой план.
— Ты меня запишешь, как будто я арэстованный по падазрэнию в квартирная кража и посадишь в камеру, где этот сидит. А потом как будто падазрэния нэ падтвэрдились, и ты меня выпустишь. Я уйду…
— А в камере труп останется, — закончил за него мысль сержант Паша.
Ибрагим аж подскочил на месте.
— Зачэм труп? Немножко руки-ноги ломал, с койка упал. Живой будет! Давай пить, водка стынет!
Он набулькал понемногу в два пластмассовых стаканчика. Сержант Паша неохотно принял свою порцию и выпил. Ибрагим тоже опрокинул в рот свой стаканчик.
— Как же ты водку пьешь, ты же вроде мусульманин, — ехидно подколол собутыльника сержант.
— Аллах пить водку не запрещает. Водка — это не вино. Это… водка, — резонно возразил Ибрагим и налил снова.
Они закусывали принесенной Ибрагимом мясной нарезкой и маринованным чесноком.
— Чесноком вонять будет, — посетовал сержант.
— Зато водкой не будет, — подсказал Ибрагим. — Ладно, хватит водка дуть, пошли дэло дэлать.
Хорст повернулся на жестком подиуме, именуемом «спальным возвышением». Чтобы заснуть здесь, надо быть сильно пьяным или смертельно усталым. Или наоборот… Тем не менее, он старался производить впечатление спящего безмятежным сном человека. Из коридора возле камер до него донеслось яростное шипение. Похоже, возле его камеры шепотом переругивались два человека.
— Свет у него выключи!
— Как я свет выключу? Зайду в камеру и лампочку вывинчу? Или пробки выну, чтобы все отделение без света оставить? Ты своей головой-то думай иногда, а не только шашлык хавай!
Дальше разговор пошел тише, Хорст не мог разобрать отдельных слов. Потом до него снова отчетливо донеслось:
— Да пошел ты знаешь куда?! Я и так рискую тем, что тебя в его камеру сажаю. А ты меня на мокруху подписываешь?! Да вас, черных, давить надо! Спасибо скажи, что с тобой тут вообще разговаривают, чмо горное! Мумиё ходячее, блин! За такие «бабки» сам свои дела делай. Паши, негр, солнце еще не вставало.