Скитальцы
Шрифт:
Когда я жил у Вили, он любил демонстрировать на тренировочных манекенах разные боевые заклятия. Его любимым был удар молнией, и друг в красках рассказывал мне, как создавать эти чары. Говорил что-то про заряженный воздух, про столкновение потоков… Тогда, как, впрочем, и сейчас, я ни морта не понимал. Но попытался, и у меня получилось!
Однако долго гордиться победой не пришлось. В глазах потемнело, и я потерял сознание.
Глава 5
Справиться с разбойниками оказалось
Во время драки выяснилось, что крестьяне, так метко стрелявшие из луков, оказались почти бесполезными в ближнем бою. Они бестолково топтались на дороге, неловко тыча перед собой вилами и неуклюже размахивая топорами. А уж как с мечами обращались — сдается мне, Вельш Милиган прослезился бы от такого зрелища. Вот и пришлось метаться между разбойниками, стараясь успевать везде — благо заклинание Лэя хорошо проредило шайку, и половина душегубов, вместо того чтобы драться с крестьянами, пыталась освободиться из объятий толстых корней.
Сражение закончилось нашей полной и безоговорочной победой. Стоя посреди дороги, усеянной телами, я оглядывалась, оценивая потери обеих сторон. Разбойники были повержены: семеро изрублены, восьмеро нашпигованы стрелами насмерть, двое тяжело ранены и истекали кровью, еще двоих задавили стволы подрубленных деревьев, остальных задушили корни, высвобожденные волшбой Лэя… Кстати, а где он сам? Я искала эльфа взглядом и не находила. Среди крестьян оказалось четверо погибших и пятеро раненых. Из леса вышел староста, огляделся, возликовал:
— Нет, спаси боги, нет больше шайки!
В схватке Тарвин не участвовал, во всяком случае, я его не видела дерущимся. Видимо, подкинув атаману мешок с отрубленной головой, старик пришел обратно и перед сражением спрятался в кустах. Я не стала упрекать его в трусости: во-первых, Тарвин действительно был очень стар, во-вторых, глупо требовать от крестьянина, чтобы он вел себя как воин. Ну, а в-третьих, чтобы пробраться в логово разбойников, нужна недюжинная смелость.
— Свобода, мужики, свобода! — радовался Тарвин. — Спаси боги вас, добрая госпожа!
Я рассеянно кивнула, продолжая оглядываться в поисках Лэя. Среди живых эльфа не было…
— А и другу вашему, магику, наше душевное спасибо, — распинался староста. — Уж как он наволшебствовал, наколдовствовал! Знамо ли дело, спаси боги, чтоб корни из земли выпрыгивали, как змеюки! Вот уж я страху натерпелся!
Я медленно брела между трупами, вглядываясь в мертвые лица. Староста плелся позади, рассыпаясь в благодарностях и похвалах нашей невероятной храбрости. Я слушала его вполуха, потому и не сразу выделила из словесного потока важные сведения:
— А он-то, магик, как погонит Фалира! Как заяц за ним припустил! Знать, где-нибудь в лесу схватились колдуны-то!
Среди мертвых Лэя не было. Как и атамана… Я обернулась:
— Куда они побежали?
— А вона, аккурат туда! — махнул рукой Тарвин.
— Займитесь ранеными, — приказала я и отправилась на поиски друга.
Никто из крестьян за мной не последовал: магии они боялись еще больше, чем разбойников. Я продиралась через лес, то тут, то там находя следы схватки волшебников: черные, выгоревшие от пульсаров круги на траве, сломанные воздушными ударами ветви.
Я вышла к деревьям, покореженные ветки и покрытые сажей стволы которых красноречиво свидетельствовали о том, что здесь произошло главное сражение между Лэем и атаманом. Вскоре обнаружился и сам Фалир — вернее, то, что от него осталось. Он лежал на маленькой полянке, раскинув руки в стороны. Лица у покойника не было, вместо него пузырилась кровавая каша. Но жирная туша явно принадлежала атаману, что вызвало у меня вздох облегчения: значит, Лэй скорее всего жив. Я обыскала труп, забрала висевший у пояса кошель и двинулась дальше.
Эльф нашелся ярдах в пяти от покойника. Он сидел, прислонившись спиной к стволу старого дуба. Глаза его были закрыты, бледность лица наводила на печальные мысли. Кольчуга на груди была пробита, в прорехе виднелась окровавленная рана. Я кинулась к другу, приложила пальцы к шее, ощутила слабое биение пульса и облегченно выдохнула. Ушастик был жив, но из-за потери сил и крови пребывал в обмороке. Я осторожно подняла его на руки и понесла к дороге. Здесь стояла телега, к которой селяне подтаскивали тела убитых. Вдали виднелось облачко пыли — это везли в деревню раненых. Пятеро мужиков, разобрав предусмотрительно привезенные лопаты и мотыги, копали на опушке большую яму.
— Не ленись, ребятушки, навались, спаси боги! — покрикивал присматривавший за ними Тарвин. — Хоть и душегубы, а похоронить надобно по-человечески. А то завоняют же… Охти мне, спаси боги! — возопил староста, увидев Лэя, безвольно свисавшего с моих рук. — Неужто господин магик того… вручил душу морту?
— Не дождешься, старый хрыч, — едва слышно прошептал ушастик, на мгновение придя в сознание, и снова погрузился в обморок.
— Слава Лак'хе, жив молодой господин! — обрадовался Тарвин. — Да только вот раненых-то уже увезли. Вы кладите его сюда, госпожа. Покойники подождут.
Смирная старая кобыла, впряженная в телегу, неодобрительно косилась на мертвецов и, кажется, с облегчением восприняла наше появление. Я отстранила возницу — пожилого усатого крестьянина, уложила Лэя, сама забралась в телегу и, мысленно попросив у лошадки прощения, хлестнула ее вожжами. Кобыла со всей доступной ей резвостью побежала в сторону деревни.
Я внесла Лэя в дом старосты, уложила на лавку. Осторожно сняла кольчугу, осмотрела раны. На плече была скорее царапина, ничего серьезного. А вот грудь, от плеча к середине, пересекал длинный неровный разрез, как будто от удара меча. Только ни один клинок, даже Пламенеющий, не мог бы так изуродовать плоть. Рана, не очень глубокая, но широкая, с рваными краями, сочилась кровью и выглядела воспаленной. Лэй тяжело дышал, лоб был горячим, губы пересохли от жара.