Скиталец
Шрифт:
— Я не буду это обсуждать.
— Да ладно, не обижайся. Я помню, какой ты был боевой, не сомневаюсь, что свой титул ты заработал. Я просто к тому, что ты мог бы фамильным именем матушки назваться.
— Меня воспитывал Этельвольд. Я почитаю его, как отца.
— Ну так это достойно, — согласился владетель Уэбо и взялся за кружку. — Давай-ка еще.
Они проболтали весь вечер, а потом, когда Эгберт, окончательно упившись, повалился на пол, Дик помог затащить его на второй этаж донжона и уложить на охапку свежей соломы, застеленной пушистой волчьей шкурой. Он ласково поцеловал Серпиану, пожелал Лилиан хорошего сна, мимоходом провел рукой над ее животом. Убедившись
С матерью он проговорил почти ночь напролет. Рассказывал ей о своей жизни при дворе корнуолльского герцога, потом — графа Йоркского, о том, при каких обстоятельствах первый раз встретился с королем и стал рыцарем. Вопрос об отце вертелся у него на языке, но он так и не смог заставить себя спросить матушку, изнасиловал ли ее Ричард или все-таки их отношения были до какой-то степени добровольными.
Вместо того он начал цветисто расписывать красоты Сицилии, Кипра и Сирии, тамошние горы и рощи, города и села, странных людей и необычных животных. Потом принес из вьюка сверток и подарил матушке замысловатое восточное ожерелье из сплетенных золотых колец и отрез шелка. Алиса при виде такой драгоценности онемела — кусок настоящего китайского шелка стоил раз в десять больше, чем все Уэбо с окрестными деревнями и лугами.
— Ну что ты, дорогой, — растроганно проговорила она, касаясь пальцами бесценной ткани. — Куда мне такое роскошество! Подарил бы лучше жене.
— У Аны есть свои шелка. Это тебе подарок.
— Ну или хотя бы Лилиан подари.
— Лилиан я подарю другой кусок. И другие украшения.
Алиса прижала голову сына к плечу и стала гладить его, как ребенка. Так она гладила старшего сына когда-то давным-давно, прижав его к себе и заливаясь слезами. Он со стыдом вспомнил, как вырывался тогда и пытался объяснить маме, что он уже большой и его не надо обнимать. Дик чувствовал: сердце матери изнывает от счастья, что теперь он этого не делает. Так просто было бы и раньше доставить ей лишнее счастливое мгновение.
Когда Алиса отпустила его, он поднял ладони и коснулся ее груди. Глаза матери закрылись, он подхватил ее на руки, понес и положил на лавку. Конечно, в зале они были не одиноки, но те, кто устраивался спать в нижней зале донжона, интересовались только собственным ночлегом. Сын и сам позаботится о матери, а если ему понадобится помощь, он попросит. Того, что госпожа потеряла сознание, никто не заметил: все выглядело так, будто она просто внезапно ослабела и Дик помог ей прилечь.
Рыцарь-маг начал с того, что принялся массировать ей плечи и шею. Под его пальцами мышцы постепенно расслаблялись, и вот уже чужая магия, смешиваясь с собственной слабеющей энергией женщины, заструилась в ее теле. Дик знал, что перекраивать чужое тело по своему усмотрению ни к чему, да и опасно. Каждую свободную минуту между боями и в долгие зимние вечера, когда нечего было делать, он разворачивал магические манускрипты из метрополии Дома Живого Изумруда и вчитывался в рукописные строки.
Он прочел о том, что частичка колдовской силы дремлет в каждом человеке. Большинство не умело использовать ее, но порой она прорывалась сама, и такие случаи люди называли случайной удачей или чудом. Нет нужды латать чье-то сердце, лечить печень — достаточно сделать так, чтобы чужое сознание само пожелало исцелить свой «сосуд». Внутреннее осознанное желание освобождает собственную магию человека — и он исцеляется.
Книги рассказывали, что об этом способе знают многие маги, но редко кто использует его, поскольку гораздо проще переделать все по-своему, при этом ощущая себя творцом. Но это гибельный путь.
Дик следил за тем, как исцеляется тело матери, а сам думал о том, что, должно быть, именно по этому неверному пути пошел когда-то один из его предков. Излишняя самонадеянность заставляла его избирать самый простой и неразумный способ творить колдовство. Изнуряя же себя, маг прибегал к самому простому способу получения новой энергии — отнимая ее у окружающих. С тех пор и пошел разговор о де Лузиньянах как о роде отпрысков дьявола — любовь к самому простому пути, казалось, передавалась по наследству.
Еще плохо понимая связь чистоты помыслов с магической силой, Дик инстинктивно улавливал, что таковая существует. Ему еще только предстояло нащупать ее и сообразно этому выстраивать свою жизнь. Но уже теперь Дик отдавал себе отчет в том, что совсем не зря существуют христианские заповеди, совсем не зря Церковь запрещает колдовство. Слишком сложно, пользуясь магией, удержаться на зыбкой грани здравого смысла и добра. Чародейством должны заниматься только избранные: люди, понимающие, что они творят.
Дыхание Алисы вскоре выровнялось, и ее сын с удовольствием убедился, что сосуды, снабжающие сердце кровью, работают как надо. Больше не было опасности того, что какой-то из них сдавит спазм. С печенью и другими органами внутренним силам леди Уэбо предстояло повозиться, но Дик успокоил себя тем, что еще несколько дней сможет наблюдать за ходом выздоровления. Он укрыл матушку плащом, попавшимся под руку, и отправился ночевать на сеновал.
Могилу приемного отца он посетил иа следующий день. Отстоял всю службу от начала до конца, внес щедрый вклад в память Этельвольда и договорился о венчании. Тогда же он вручил брату изрядную сумму в серебре и предложил отправить какого-нибудь слугу купить скот, чтобы заколоть и приготовить для брачного пира. Несмотря на то что уже началась страда и земли требовали срочной распашки, по такому случаю Эгберт решил освободить крестьян на два дня от работы, лишь попросил брата на неделю отложить торжество — чтобы успели посеять зерно. Дик согласился — он представлял себе веселую деревенскую свадьбу па лоне расцветающей природы и предпочитал, конечно, чтобы к тому моменту деревья уже зеленели.
Он обвенчался с Серпианой в начале мая. Небольшая церковь наполнилась народом, и священник, надев по такому случаю парадное облачение, торжественно исповедал и причастил обоих молодых людей. За день до того Дик свозил Серпиану в ближайший город, где в какой-то захолустной церковке она приняла крещение. Крестил ее тамошний патер, от всей души поверивший в историю, придуманную Диком, будто он выкупил девушку у сарацин, и потому-то она еще некрещеная. Священник одобрил решение молодого человека привести бывшую пленницу к свету истины и без долгих рассуждений превратил ее в христианку.
А все для того, чтобы родственники ничего не заподозрили.
— Here I take thee, Ana, to my wedded wife, to have and to hold at bed and at board, for fairer for fouler, for better for worse, in sickness and in health, till death us do part, and thereto I plight thee my troth…[28] — медленно произносил Ричард Уэбо, граф Герефорд, старинную, освященную временем брачную формулу, и, в отличие от Раймона Тулузского, не так давно говорившего те же самые слова, но по-французски, он собирался сдержать слово.