Скорая развязка
Шрифт:
Дядя Кузя, стоя на коленях, взял поллитровку, перехватил ее под самое донышко и приказал всем брать лежавшие вповалку на скатерти рюмки. Водку разливал по рукам. Бабы удергивали свои рюмки, не давая налить полные, но Кузя капли понапрасну не уронил, а когда обнес всех, то увидел, что с пустыми руками сидит Галя.
— Ну-ко, не кобенься, чать сама работница. Кого еще-то. Бригадир никак не нахвалится: все доярочка да доярочка. Держи-ко, держи.
Галя взяла и поставила свою рюмку перед всем застольем, плохо понимая, что делает. Кузя
Только-только собрался сказать дядя Кузя какое-то призывное слово, как из-за кустов вышла Катя-продавщица. Все с чистой приветливостью глядели на нее изнизу, и она показалась совсем рослой, но подобранной, оттого что яркое цветастое платье взяло ее бока в тугой охват.
Мать Августа вскочила, рюмку свою передала подержать подруге, из корзины достала полотенце и раскинула на свое место:
— Садись, Катюша милая, рядышком вот с Котькой. Дождалась я его, слава господи. Погляди вот, хоть и без волос он.
Кате понравилось полное радушие, сняла туфли — они, видимо, были ей тесны, — опустилась на полотенце, подобрав ноги под себя. Свои длинные золотистые волосы перекинула через правое плечо на грудь и вроде обвила ими глубоко открытую шею. В движениях была нетороплива, степенна, и это уважило баб, а Кузя сказал, как всегда, прямо:
— Костя у нас вроде упал в малинник.
Мать Августа втиснулась под бок Кате и рядом с полными, розовыми руками девушки, перед лоском ее тяжелых молодых волос вся окончательно померкла и, подумав об этом сама, горько повеселела:
— Ну, гостенечки, однова живем…
— Гутя, Гутя, погоди, — остановил дядя Кузя. — По годам должон дедко Анисим возвестить. Давай, дед.
Дед Анисим сидел на своей шапке, каблуками к скатерти, на коленях у него лежал кусок капустного пирога. В руках плясала и кособочилась рюмка.
— Сказ один, ёшь те корень, бьют не по годам, а по ребрам. Смекаю вот, все тамотка будем. Не в одно время, однако.
— Для нас, для старья, милей не скажешь, — подхватила мать Августа. — А на молодежь-то гляньте. Разве об том им слушать? Говорю, однова живем…
Мать Августа от веселой решимости зажмурилась, по-девичьи покраснела и, опорожнив рюмку, губы захватила в горсть. Важно выдержал свое дед Анисим и занюхал пирогом. Степанида, выпив совсем на донышке, долго не закрывала рот, будто задохлась. Дядя Кузя заглотнул полную рюмку и не поморщился. Галя только от одного намерения выпить невзвидела белого света, но ей хотелось, чтобы Костя видел, как она выпьет единым духом. Однако солдат немного увлекся Катей, и Галя вдруг, уже чувствуя себя хмельной, вынесла свою рюмку перед ним:
— Всю или не всю?
— Давай уж всю, чего еще-то, — поддержал Костя и по-свойски размашисто чокнулся с Галей, с улыбкой приготовился глядеть.
— Нет чтобы на ум наставить ребенка, — осудила Катя солдата, желая уязвить девчонку, которая небось еще молочные зубы не съела.
Но Галя уже приняла вызов и, впившись своими острыми глазами
— Но ты, однако, того, — похвалил ее Костя и, положив на ржаной ломтик две килечки, подал Гале.
Она взяла из его рук закуску и, безотчетно смелея, попросила еще холодца. Костя потянулся за тарелкой и опрокинул бутылку с квасом. Все засмеялись, а громче всех, морща нос, смеялась Галя, в открытую радуясь, что Костя убивается для нее.
— Вот что из нее выйдет — с таких пор уже заливает, — сердито сказала Катя и свою водку выплеснула в рюмку дяди Кузи.
Дядя Кузя ласковой мерцающей прищуркой ответил Кате, а локтем толкнул мать Августу:
— А чем не пара?
— Не говори, Кузя, истинный Христос, пара, — мать Августа всхлипнула и с нежной грустью поглядела на сына, потом на Катю: молодое, здоровое, красивое равняло их, только Костя казался помилее. Мать Августа пригорюнила свой кулачок к уголку рта и пропела:
Ой, кабы не было тумана, Ни упала бы роса. Ой понапрасну пропадают Мои черные глаза?И подалась вся к Кате, не удержала покаянной и осуждающей слезы:
— Сударушка милая, не осуди нас. Мы свое прожили.
— Вы, конечно, тетя Гутя… Я вот пацанов бы нонешних… — Катя не договорила, повела на Галю карающим глазом.
— Да и Галя, она, чай, тоже работница, пошли бог здоровья.
Слова матери Августы так и приподняли Галю: она вдруг, сделавшись совсем серьезной и сдерживая свой звонкий голос, запела выразительно, не глядя на Костю:
Милый мой, хороший мой, Я водичку выпью. Пока служишь ты в солдатах, Я в годочки выйду.Костю так задела Галина частушка, что он даже порозовел и смутился, будто девчонка короткими фразами вмиг высветила все его будущее, в которое он боялся заглядывать. Катя хорошо поняла состояние солдата и больше не могла сидеть. Надела туфли, поднялась:
— Прогуляться разве.
Вся застолица провожала ее недоуменно, только Галя сказала негромко, но веско:
— Давно б так-то.
Уходя с поляны, Катя чувствовала, как у ней налилось и отяжелело лицо, ей было отчего-то и горько, и стыдно, но она высоко держала голову, и каблуки под нею красиво подламывались. Со спины она была широкая, приподнятая, и дядя Кузя щелкнул языком:
— Святого на грех наведет.
— Окстись, лешак старый, — окоротила его Степанида.
А мать Августа встала и поманила пальцем Костю — он тут же поднялся за нею.
— Что ты как девку-то?
— Катю, что ли?