Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года
Шрифт:
— Но где деньги?
— Конечно, в любом случае, где бы она ни была, при ней! Такие люди считают самым удобным местом хранения не Сбербанк, а чулок или, извини, бюстгальтер.
Он подошел к помощнику прокурора, быстро переговорил с ним и, вернувшись к Виртанен, сказал:
— В поселок Рыбачий мы отправимся в ночь. Они будут там к полудню, — он кивнул на прокурорских работников, — конечно, если не обнаружат Иванцову в Инске или в Азове. Распоряжение о ее задержании уже имеется, он мне сказал об этом. Нам с тобой тут больше делать нечего.
— Откуда ты знал, где искать тайник?
— Не знал. Ты подсказала. А кроме того, посмотри, как настилается дощатый пол. Даже из-под краски видны шляпки гвоздей. На этих досках никаких следов работы с молотком я не увидел. Только и всего. Люба, оставь свою подозрительность. Убийц ты почти нашла. Что еще…
Она перебила его:
— Еще мне нужно найти человека в вашем УВД, который покрывал убийц, фальсифицируя следствие, мешая мне… — горячо заговорила Виртанен.
— Тише, тише… — настороженно остановил ее Николаев и добавил шепотом, — такого человека в УВД нет.
— Есть! Должен быть!
Николаев только усмехнулся. Ну что, отдать ей Разинскую? Рассказать про мандаринчики? Объяснить, как решили из дурака Шевченко сделать козла отпущения? Он сначала должен помочь ей завершить дело. И вдруг Николаев подумал, что если убийство Иванцова связано только с его причастностью к банде торговцев наркотиками, то Виртанен не станет заниматься «Цитрусовым» и цитрусами. Она будет анализировать путь наркотиков, а не мандаринов. И тогда лично его следствие не коснется.
«Спасительная мысль, — заключил про себя Николаев, — и исключительно подонистая. Понятно, рождена любимой страусиной позой, в которой жил, не замечая, как неудобно держать голову под мышкой… Но все же сейчас я промолчу. Так страшно потерять Любашу».
— О чем ты так тревожно думаешь, Феликс? — спросила его Люба.
Он не ответил, пошел к двери. Она неуверенно оглянулась на работников прокуратуры и пошла за Николаевым.
— Мы весь Инск, все УВД на ноги поднимем, а Иванцову найдем, — успокоительно заверил Виртанен помощник прокурора. — Отдыхайте спокойно, Любовь Карловна. Это же надо, милицейской машине шины проколоть!..
«Быстро, однако, здесь разносятся новости», — подумала Люба.
Николаев уже сидел в своих «Жигулях».
— Сейчас мы едем в ресторан, — сказал он, улыбаясь.
— Сумасшедший! — сказала Виртанен, устраиваясь на заднем сиденье.
— Кое-кому надо пыль в глаза пустить.
— Кому? О ком ты все время говоришь? Ты уже заявил, что и раньше хотел кому-то помочь… Что в УВД…
— На УВД жизнь не кончается, дорогая моя. Твои ощущения, мои догадки — их к делу не пришьешь. Вот возьмут Иванцову… Или ты хочешь, чтобы тебе опять помешали?
— Ладно, что с тобой, сильным мужчиной, может сделать слабая женщина?! В ресторан, так в ресторан, — нехотя примирилась Люба. — Но мне нужно переодеться. Не могу же я появиться среди вашего бомонда в форменном платье с погонами?
…В гостиничный номер они зашли вместе. Люба, торопясь, распахнула шкаф и отпрянула, пораженная.
— Феликс, — протянула она горько и растерянно, — Феликс, у меня порезали всю одежду… — Она взяла в руки вешалку, с которой свисали разноцветные лоскутья. — Даже мундир…
— Спокойно, — сам не зная почему, сказал Николаев. — Это все ерунда. Не плачь, Люба.
А она и не плакала…
«Разинская. Такое могла придумать только она, — решил он. — Пытается напугать. Что же опасного для себя усматривает Разинская в действиях Любы? Ведь Люба идет по другому следу. Значит, что-то произошло в совхозе. Или Люба рассказала мне не все».
Он приоткрыл дверь, вытащил ключ, запер номер изнутри.
— Ну вот, так надежнее… Ты только не горюй. Я с тобой.
Ее огорченные глаза смотрели непонимающе, как у напрасно наказанного ребенка.
Николаев подошел к телефону и решительно снял трубку.
— Феликс, — Люба нажала на рычаг, — не вызывай милицию. Давай примем условия их игры.
— Думаешь, высунутся? Не надейся!
Он подошел к раскрытому шкафу, сочувственно, сокрушенно покачал головой и полуобнял Любу за плечи. Почувствовал ее тепло. Она прильнула к нему, Феликс отвел ее пушистые волосы и поцеловал в висок. Она стремительно обняла его. И так они стояли…
— Я вчера шла через степь. Долго-долго. Босиком, — прошептала она жалуясь. — Я звала тебя… Меня подобрали вертолетчики.
Он оторопел.
— А меня так и подмывало поехать туда за тобой. Как хорошо, что мы вместе…
— Хорошо… — отозвалась она, опустив руки, и доверчиво заглянула в его глаза. — Что же мне теперь делать? В чем я пойду в твой ресторан?
Он бодро ответил:
— Платья — ерунда, дело житейское, наживное. Посмотри, хоть купальник цел? Пойдем на пляж.
Она вяло порылась на полке с мелкими вещичками. Купальник не тронули.
— Переодевайся. И мой совет: найди какой-нибудь целлофанчик, сложи туда партбилет, паспорт, служебное удостоверение, командировку, — все документы, что есть при тебе, и возьми с собой. Я не шучу и не перестраховываюсь.
В большой пакет с зелено-оранжевым драконом Люба сунула казенное полотенце и свою сумочку с документами. Из номера они вышли вместе. Когда Люба запирала дверь, Николаев невольно обернулся — ему показалось, в конце коридора к черной лестнице метнулась какая-то фигура. Ясно, что за ними следят. Да, он был прав в своих догадках. Да и как могло быть иначе? Узнать бы, кого Разинская пустила по их следу? Но Любу пугать он не стал. Только крепко взял ее за руку и повел к машине.
Они выехали на дикий пляж. Курортники уже расходились. Темнело. Казалось, на пляже они совсем одни. Спокойное море поделила пополам лунная дорожка.