Скотина

Городничий Степан

— Обер-сержант, принесите ведро воды.

Сузил глаза. Переигрываешь Матвей Фомич. Или это уже не игра? Не хотите синяки оставлять? Значит другого варианта нет.

Приподнялся на кресле, — не надо вставать, Боря, — рука легла на плечо, придавливая на место. Мне много и не надо, масса позволяет, перехватил свою левую руку за запястье и всей массой двинул о ребро стола. Если точно знаешь куда и как надавить — переломить руку не труднее китайской палочки. Резкая боль захлестнула, вроде и был готов, но губу прокусил насквозь. Не способен Боря терпеть, опыта

нет. Кость лопнула, прорывая кожу и полосатую тряпка надулась и тоже поддалась.

От неожиданности хватка на шее ослабла. Подался вперед и успел сунуть под кровяную струю лицо. Упал на пол … три, два, один… закричал так, как не орал никогда в жизни:

— Не бейте, дяденька исправник, не бейте больше, не убивайте. Все скажу и все подпишу.

…

Сновали люди, слышались крики и свист. Недоброе шипение и топот.

Меня несут, нет волокут рывками. Узкие коридоры не позволяют взяться сбоку, а для двоих моя масса неподъемна.

— Тащите дальше, он тут не поместиться.

— Усыпляйте, надо кости вправить.

— Застрял. За шею не тяните, у него там рана.

— Сначала кровь, кровь остановите.

Окончательно пришел в себя на кушетке, в комнате с решетчатым окном. Рука в лубке, полосатые носки с обеих рук сняты.

В кресле напротив солидный джентльмен. Седые виски, уставшие глаза, взгляд внимательный и серьезный. Аура власти, силы и спокойствия. Опасность? Нет, не чувствую. Пытается скрыть тревогу, неуверенность. К чему напряжение? Он тут не совсем легально. Сидит, изучает.

Вот и личная встреча с тем, кто исправника прикрывал. Матушка от его имени по стене сползла. Чего от меня ждет? Продолжения Бори? Сомневаюсь. Этот человек не враг и становиться его врагом желания нет. Сиди, изучай.

Сигнал от Степана. Не вызов, легкий толчок пришедшего сообщения. Картинка верхушки шкафа, пара тряпок, старый шарф, мышеловка. Неудобно смотреть, когда одна рука зафиксирована, голова на бок. Не мышеловка важна и не тряпки. Следы пыли, явные концентрические круги.

— Степан фото видел?

— Да, барин, смотрел, ничего не понял, зачем…

— Степан, это следы воздуха. Явное доказательство, что Пантелей повешен с помощью воздушного вихря. Скажи Сидору чтобы не вздумал трепаться и сидел как мышь. Подготовь список у кого в усадьбе такая стихия достаточной силы. Если сам не знаешь, прикинь у кого спросить, но предельно аккуратно.

Фигура на кресле двинулась, — Борис. Прости, что отвлекаю. Меня зовут советник Холль, и я здесь не из-за простого любопытства. Нам надо поговорить.

— Где мой кот? Что с ним?

Советник ответил спокойно и доброжелательно, — По-видимому все хорошо. В комнате отдыха выполз из коробки, добрался до пакета, в которых конторские обеды носят, распотрошил и сожрал сосиску.

— Холль, странной имя, вы часто это слышите?

Советник продолжил, не обращая внимание на мой пассаж. Инициативу терять не хочет, — Признаюсь, я проверял тебя, и мой помощник опять немного перестарался. Извиняться не буду, пустые слова ничего не значат. В качестве компенсации возьми

эту серебряную слезу. Она не даст тебе никаких умений, просто больше никто и никогда не сможет прочитать твою милость. Разумеется, кроме того, что ты сам позволишь. В это мире очень мало людей, кто знает о ее существовании. И еще меньше тех, кому это доступно.

— В этом мире?

— Да, я знаю, что ты чужой.

Довольно категорично сказано, снова проверка или нет?

— По долгу службы, так сказать. Моя работа находить сущности, проникающие к нам время от времени. Бывает долго сидим без работы, бывает просим помощи у коллег. Стоит потерять сознание во время некоторых атмосферных явлений, и есть шанс что вместо тебя очнется чужой.

Да, эти сущности приходится находить и быстро уничтожать. Истреблять, выкорчевывать. Потому что это не прихоть. Это необходимость, суровая и обстоятельная, как чистка зубов по утрам. С теми, кто приходит, невозможно договориться. Они всегда начинают убивать, уничтожать все, до чего могут дотянуться. Если их не остановить сразу, а дать время освоиться, жертвы могут исчисляться сотнями.

— Ай, погоди, а откуда они приходят… эти?

— Оттуда же, откуда пришел и ты, сумев сохранить разум. Из сухих миров. Из миров, пронизанных язвами Злого ветра и дырявыми, как старый сыр.

В основном сущности прорываются из нехорошего места, где все совсем печально. Не в основном, а всегда, иначе такой уверенности бы не было. Значит не будем разубеждать.

— Во как,… любопытно, — а что еще можно сказать, когда тут имперская шишка душу изливать начала.

— Тебе всего лишь любопытно? Ты чужой, и уже убивал, как минимум дважды. Без колебаний, без сомнений. Если будет необходимо — ты сделаешь это снова.

Но ты другой. За это время ты построил намного больше, чем разрушил. Всего неделя в полной изоляции — и уже что-то построил, кого-то спас, кому-то дал надежду. Они могут только разрушать, а ты другой. С ними невозможно договориться, но мы говорим.

Ну говоришь, положим, пока только ты.

— Мне неизвестно, откуда ты прибыл, не знаю зачем, по своей воле, или за тобой кто-то стоит. Не ведаю, какие у тебя цели и есть ли они вообще. Одно понимаю точно, ты не будешь сидеть сложа руки. За тебя говорят твои поступки, — хитро прищурился, — Как ты понял, не только те, которые видит око.

— Ты прикрыл меня, во время лечения кота?

Собеседник ухмыльнулся, ответил ехидно, — Только не говори, что ты был лекарем зверей. Отдыхай, договорим позже.

Исчез за дверью. Понятно, что он, можно было не спрашивать. Ушел, давить не стал, дает время освоиться, собраться с мыслями. «Я убью тебя раньше, чем к тебе прикоснется имперский инквизор», некстати вспомнилось обещание. Почему я еще жив? Не то, чтобы не радует, но этот факт и меня начинает удивлять.

Потом был птомант, мрачная старуха в черной мантии, вошла без стука, минуту подержала за руку, зыркнула исподлобья и также молча исчезла. Пульсирующая боль в руке исчезла, осталось только адское желание почесаться.