Скованные намертво
Шрифт:
— Жалко? — Он задумался, потом закивал:
— Конечно, жалко.
— А зачем соглашался? Долг же с первого раза отработали, — произнес Аверин.
— Зачем? Понимаете, с одной стороны жизнь всякого мусора — алкашей, стариканов, которым уже ничего не нужно. А с другой — тысячи баксов…
Он заплакал. Потом взял себя в руки.
— Пиши собственноручное объяснение, — Аверин протянул ему листок бумаги. — Пиши, пиши, тебе же будет лучше Чистосердечное раскаянье, сам знаешь…
Каратист сел писать объяснение.
Через два часа раскололи Карася.
Бизнесмен держался двое суток. Сломался уже на второй очной ставке. Его допрашивал следователь прокуратуры вместе с Авериным в тесной комнате для допросов ИВС на Петровке.
— Черт побери, — произнес он, поглаживая тонкими музыкальными
— И в Штаты, — кивнул следователь. — В Вашингтон.
— И это знаете?
— Все знаем, Бизнесмен, — сказал Аверин. — Все.
— И что теперь? Расстрел?
— Может, отвертишься. У нас сейчас кровососов миловать любят, — вздохнул Аверин.
Он задумчиво разглядывал Бизнесмена. Пытался рассмотреть на его лице какую-то печать зла. И не видел ее. Не было ни надрыва, ни терзаний, ни маньячного блеска глаз. Не было отголоска темных страстей. Перед ним сидел экономист. Он умел высчитывать нормы прибыли, проценты, знал, куда вкладывать деньги, как перекачивать их за границу. Он умел хорошо считать. Это был новый биологический тип, венец рыночной эволюции, вершина сознания, не затуманенного лишними эмоциями. В четкой системе ценностей на самом верху пирамиды стояла она — госпожа прибыль. Чужие жизни, честь, совесть — все это находилось где-то внизу. Вряд ли Бизнесмен испытывал восторг от того, что приходилось вычеркивать кого-то из списка живых. Он общался с жертвами, уговаривал их на сделки, обмывал с ними договоры в ресторанах. А после застолья отсылал на смерть. В его системе приоритетов это значилось как неприятная необходимость, но в целом событие не слишком значительное. Значительны только деньги. Значительна цель — владеть деньгами. Имея деньги, можно зажить «белым человеком» — на теплых берегах в далеких странах. Там скинуть с себя, как ненужные одежды, все воспоминания, смахнуть со стоп пыль родной земли. С деньгами можно сменить родину, круг общения, забыть все и жить размеренной жизнью. Угрызения совести для экономиста не более чем блеф. В маньяке, которого Аверин выловил в Смоленской области в прошлом году и на счету которого числилось одиннадцать жизней, было куда больше человеческого.
Дьявол двадцатого века — это не истеричное яростное существо. Это такой вот экономист-математик, ас расчетов прибылей, акула дебетов и кредитов, знаток процентов, для которого человеческие жизни — лишь второстепенный элемент в уравнении. Экономисты везде. Ярость, ненависть, злоба — все это в патриархальном милом прошлом. Расчет и выгода — сегодняшние темные боги.
Дьявол-экономист — вся Россия на твоей ладони, она — поле твоей игры. Он пожирает все — заводы, полезные ископаемые, государственные кредиты и займы. Он везде — начиная от крошечной артели и кончая гигантскими компаниями. Дьявол смотрит на обобранных, обнищавших людей. Что можно взять с них еще? Что имеют нищие, лишившиеся работы, накоплений? Что тянет на многие тысячи долларов? Недвижимость. Квартиры.
Старичок, получающий нищенскую пенсию, живет в квартире за сто тысяч долларов. Для дьявола-экономиста это нарушение логики, попрание его системы ценностей. Это пропадающие деньги, нужно только нагнуться и подобрать их, устранив незначительное препятствие — человеческую жизнь.
До Аверина доходила оперативная информация, что черные квартирные деляги разделили столицу на сектора. Три месяца назад было поднято дело — там речь шла о пятидесяти трупах. Квартирным киллерам доказали, правда, всего два убийства. Оперативно-розыскной отдел ГУВД Москвы недавно проверил, куда делись люди, отдавшие фирмам свои квартиры. К новому месту прописки не прибыло больше тысячи человек! Примерно такая же ситуация и в других городах России.
Технологии, как лишить человека жилища, просты. Первый путь — грубое насилие, убийство. Чистенький и вежливый хозяин фирмы заключает с хозяином квартиры договор купли-продажи, вместо денег человек получает нож под сердце. Или еще вариант — квартира завещается «милосердной» организации, которая обязуется ухаживать за старичком, после чего жизнь хозяев длится считанные недели. Путь второй, более изощренный — хозяина квартиры, горького пьяницу, начинают обхаживать фирмачи, и тот спьяну
Как только разрешили приватизацию и куплю-продажу квартир, криминологи забили тревогу: «необходимо создать антикриминальный механизм». Но в стране, которой владеет дьявол-экономист, где никто не собирается отвечать ни за что — кого интересует пяток тысяч безвинно загубленных душ. Погибали самые беззащитные, самые безответные люди, вся вина которых заключалась только в том, что они стояли на чьем-то пути к наживе. Экономистов не терзают раскольниковские комплексы: совесть, можно или нельзя преступить черту. Они беззаботно, с обаятельной американской улыбкой, зажав под мышкой папку из крокодиловой кожи и стараясь не запачкать модельные туфли кровью, перешагивают через чужие жизни. После допроса Бизнесмена Аверин вернулся домой совершенно больным. Без света он просидел в кресле два часа. Его сковывала вялость, нежелание шевелиться. Ему хотелось зарыться в землю, найти место в бункере и жить, не выглядывая на поверхность. Он ненавидел этот мир, которым правят экономисты. Он ощущал свое бессилие перед ними. Понимал, что не в состоянии остановить мясорубку, перемалывающую зазевавшихся, слабых, больных или просто попавших под нож. Хотелось все бросить к чертовой матери.
— Эх, Пушинка, — он погладил кошку.
Он сознавал, что проигрывает, как и другие его коллеги, битву с дьяволом. Что с каждым днем тот чувствует себя все вольготнее. Он покоряет души людей. Приучает жить по процентам и доходам, переступать через все. И душа Аверина сотрясалась от отчаянья.
— Выдюжим, Пушистик? — спросил он. Ничего. Есть еще сила в руках, чтобы обламывать рога таким, как Бизнесмен, Каратист и Карась. Еще посмотрим, чья возьмет.
Аверин встал, включил свет. Надо работать, а не распускать нюни. Он просто еще раз убедился, что идет война и надо вести себя как на войне.
— Слава, — послышалось в телефонной трубке.
— Аверин слушает, — произнес он, скашивая глаза на двух своих коллег, с которыми делил кабинет.
— Это Маргарита.
— Я понял.
— Извини.
— За что?
— Я разговаривала с тобой, как дура.
— Да ничего.
— Может, я действительно дура… Ты не понимаешь…
— Ты же ничего не говоришь. Я бы понял.
— Я знаю… Ладно, не о том. Хочу тебя увидеть, дорогой.
— Когда?
— Сегодня сможешь заехать после работы?
— Думаю, что да.
— В полседьмого у Управления?
— В полседьмого. Если что-то изменится, я позвоню.
— Я хочу тебя видеть…
Уже третью неделю Аверин не мог встретиться с дамой своего сердца. С каждым его звонком ее голос становился все более холодным и отстраненным. Аверин понимал, что все идет к разрыву. С ней было слишком хорошо, чтобы это длилось долго. Ему нечем удержать такую женщину. С каждой встречей он все больше осознавал, что она далеко не такая наивная тургеневская девушка, которая опускает глаза и краснеет по любому поводу, какой казалась с самого начала. Она гораздо более сложное существо. У него возникало ощущение, что в ее душе происходит борьба. Кажется, найти к ней ключик, одно-два слова — и все изменится. Но он не знал этих самых слов. Не мог понять, что творится с ней. Он был отличным психологом, умел колоть людей, не повышая голоса, находил подход к самым отпетым типам. Но перед Маргаритой пасовал. Он не мог взглянуть ни на Маргариту, ни на ситуацию со стороны. Не мог объективно понять, где прошла трещина, не видел причин. Похоже, Маргарита решила переломить ситуацию сама.