Скованные одной цепью
Шрифт:
Стоило им сесть, как отец с ловкостью фокусника извлек из кармана два билета на лучшие места и показал их Брэду:
— Сюрприз!
Билеты он отдал Майрону. Папа останется наверху, а мальчики устроятся в ложе. Майрон взял дрожащего от возбуждения Брэда за руку и повел его вниз. Добравшись до места, он так и ахнул: поле было совсем рядом. В общем, потрясно.
Когда Брэд увидел, как в нескольких ярдах от него лениво разминается Яз, лицо его расплылось в широкой улыбке, которую Майрон, стоило закрыть глаза, видел и чувствовал даже сейчас. Брэд изо всех сил
Малый, сидевший впереди них, круто обернулся и насупился. На вид ему было лет двадцать, в глаза бросалась нечесаная борода. Ее-то Майрон запомнил навсегда. Бороду.
— Довольно, — бросил бородач Брэду. — Уймись.
С этими словами он повернулся в сторону поля, а у Брэда вид был такой, словно ему дали пощечину.
— Наплюй на него, — сказал Майрон. — Кричать на стадионе никому не запрещается.
После этого все пошло наперекосяк. Бородач снова развернулся и схватил Майрона — он был рослым парнишкой для своего возраста, но десять лет есть десять лет — за ворот рубашки. Стиснув в кулаке — кулаке взрослого мужчины — вымпел с эмблемой «Янки», малый притянул к себе Майрона, так что тому в ноздри ударил затхлый запах пива.
— От его крика у моей девушки голова болит, — сказал он. — Пусть немедленно заткнется.
Майрон застыл на месте. В глазах у него набухли слезы, но от плача он удержался. Он чувствовал, что грудь у него сдавливает от страха и, как ни странно, стыда. Малый еще секунду-другую не отпускал Майрона, потом отвернулся и обнял свою спутницу. Боясь расплакаться, Майрон схватил Брэда за руку и поволок наверх, к отцу. Там он не сказал ни слова, по крайней мере поначалу, но отец был человек проницательный, а десятилетние мальчишки не лучшие в мире актеры.
— Что-нибудь не так? — осведомился отец.
Раздираемый по-прежнему чувством страха и стыда одновременно, Майрон запинаясь рассказал отцу про бородатого мужчину. Слушая сына, Эл Болитар старался сохранять спокойствие. Положив ему руку на плечо, он только кивал, но дрожал всем телом. Лицо его покраснело. Когда Майрон дошел до того места, как его схватили за ворот рубашки, глаза у Эла опасно почернели и, казалось, готовы были выскочить из орбит.
Откровенно сдерживаясь, отец вымолвил:
— Сейчас вернусь.
Дальнейшее Майрон наблюдал через бинокль.
Быстро спустившись по ступеням, отец зашел в ложу и сел на третий ряд, позади бородача. Он сложил ладони рупором и принялся громко, как только мог, кричать. Лицо его, и без того красное, побагровело. Крик продолжался и продолжался. Бородач сидел не оборачиваясь. Отец наклонился так, что его рот-мегафон оказался менее чем в двух дюймах от уха бородача.
Наконец тот круто обернулся, и тут-то отец сделал то, что заставило Майрона шумно вздохнуть: он отпихнул бородача. Тот раскинул руки, словно говоря: в чем дело? Отец пихнул его еще два раза, а потом поманил к выходу. Борода на призыв не ответил, и отец снова толкнул его.
Теперь внимание обратили и зрители. Кое-кто вставал, вытягивал шею. В ложу поспешили два
Через десять минут он был наверху.
— Возвращайтесь к себе на место, — сказал отец, — вас больше никто не побеспокоит.
Но Майрон и Брэд покачали головами. Здесь, рядом с настоящим героем, им нравилось сидеть больше.
И вот, более тридцати лет спустя, их герой лежал на полу цокольного этажа при смерти.
Час шел за часом.
В приемной больницы Святого Варнавы сидела, раскачиваясь на стуле, мама. Майрон устроился рядом, стараясь попасть ей в такт. Микки расхаживал по комнате.
Мама заговорила о том, что накануне отец весь день задыхался — «еще с ночи», она даже пошутила: «Что это, как молодой бычок перед случкой?» А он твердил — ничего страшного. «Надо было, — продолжала мама, — позвонить врачу, но отец упрямый, всегда у него все в порядке, но надо, надо было вызвать врача».
«Дед накануне весь день задыхался». При этой мысли Микки показалось, словно ему изо всех сил заехали в солнечное сплетение. Майрон попытался ободряюще улыбнуться ему, но мальчик круто повернулся и выбежал в коридор.
Майрон хотел рвануться за ним, но тут наконец появился врач в голубых медицинских перчатках и халате, прихваченном розовым поясом. Хирургическая маска была опущена и сбилась под подбородком. Глаза у Марка Эллиса — так, судя по бейджику, звали хирурга — были воспалены, на щеках двухдневная щетина. Чувствовалось, что он чудовищно устал и вымотался. Судя по виду, он был примерно ровесником Майрона, то есть для кардиолога высшего класса слишком молод. А ведь Майрон связался с Уином, чтобы тот нашел ему лучшего из лучших и хоть под дулом пистолета сюда приволок.
— У вашего отца обширный инфаркт миокарда, — объявил доктор Эллис.
Инфаркт. Майрон почувствовал, как у него подгибаются колени. Мама негромко застонала. Микки вернулся в приемную и подошел к ним.
— Дыхание мы наладили, но опасность не миновала, — продолжал врач. — Сосуды сильно забиты. Чуть позже я смогу сказать больше.
Он повернулся, собираясь выйти, но Майрон остановил его.
— Доктор?
— Да?
— Я думаю, я знаю, каким образом отец перенапрягся. — «Я думаю, я знаю», а не «Мне кажется» или «Я знаю» — словом, речь взволнованного подростка.
— Вчера вечером у меня с племянником случился… — Майрон замялся, подбирая нужное слово, — случилось что-то вроде потасовки.
Отец, продолжал он, выбежал из дома и разнял их. Рассказывая, Майрон чувствовал, как глаза у него наполняются слезами. Его захлестнуло чувство вины и — да, как в тот раз, давно, когда ему было десять — стыда. Он искоса посмотрел на маму. Она не сводила с него какого-то странного, прежде неведомого ему взгляда. Эллис выслушал его, кивнул, поблагодарил за информацию и вышел из приемной.