Скованные одной цепью
Шрифт:
— Не волнуйся, — сказал Майрон с мягкостью, на какую только был способен, — мы о тебе позаботимся.
— Вы что, серьезно? — скривился Микки. — Неужели вы думаете, что мне нужна ваша помощь?
— Микки!
Это была Китти. Мальчик повернулся к ней, и внезапно роли переменились, приняв должный порядок: Китти снова стала матерью, а Микки ее ребенком.
— Все будет хорошо, — сказала она, придав своему голосу твердость, на какую только была
— Но…
Китти снова обхватила ладонями его лицо.
— Все будет хорошо. Обещаю. Скоро ты меня навестишь.
Микки зарылся лицом в ее плечо. Какое-то время Китти не отпускала сына, глядя поверх его головы на Майрона. Майрон кивнул, давая понять, что о мальчике волноваться не надо. Китти это не утешило. В конце концов она отстранилась от сына и, не говоря больше ни слова, направилась к двери. Сестра нажала на кнопку, раздалось жужжание, дверь открылась, и Китти переступила порог.
— У нее все будет хорошо, — сказала, обращаясь к Микки, Кристин Шиппи, и в голосе ее послышалось наконец нечто похожее на нежность.
Микки круто повернулся и направился к выходу. Майрон последовал за ним. Он нажал на кнопку дистанционного управления, щелкнул замок. Микки потянулся к ручке задней двери. Майрон снова нажал на кнопку, и дверь автоматически заперлась.
— Какого черта?..
— Садись вперед, — скомандовал Майрон. — Я тебе не шофер.
Микки плюхнулся на переднее сиденье. Майрон тронул машину с места и повернулся к мальчику, но тот уже заткнул уши наушниками. Майрон похлопал его по плечу.
— А ну-ка убери это.
— Да ну? Думаете, мы сыграем в эту игру?
Но через какое-то время Микки все же уступил. Теперь он смотрел в окно, предоставляя Майрону полную возможность разглядывать его затылок. До дома в Ливингстоне оставалось всего минут десять. Майрону хотелось задать ему не один вопрос, растормошить его, но, может, для одного дня это будет слишком много.
— Не смейте осуждать ее, — не поворачиваясь от окна, сказал Микки.
— Мне всего лишь хочется помочь. — Майрон обеими руками вцепился в руль.
— Она не всегда такой была.
У Майрона вертелись на языке сотни вопросов, но он решил дать мальчику выговориться.
— Она замечательная мама. — В голосе Микки снова зазвучали защитительные интонации.
— Не сомневаюсь.
— Не надо гладить меня по головке.
Теперь у Майрона было за что зацепиться.
— Так что случилось?
—
— Ты сказал, она не всегда была такой. То есть не всегда была наркоманкой?
— Не называйте ее так.
— Ладно, сам придумай, как ее называть.
Молчание.
— Так все же что ты имел в виду, сказав, что «она не всегда была такой»? — продолжал Майрон. — И почему стала? Что случилось?
— Как это «что случилось»? — Микки перевел взгляд на лобовое стекло, с несколько преувеличенной напряженностью вглядываясь в дорогу. — Папа случился. И вы не можете ее винить.
— А я никого и не виню.
— Раньше она была такая счастливая. Вы даже представить себе не можете. Она все время смеялась. Потом папа уехал, и… — Он оборвал себя на полуслове, замигал, проглотил комок в горле. — И она прямо-таки рассыпалась. Вы не представляете, как много они значили друг для друга. Вам кажется, что дедушка и бабушка — это чудесная, замечательная пара, но у них есть друзья, знакомые, родственники. А у мамы с папой, кроме них самих, никого не было.
— И кроме тебя.
— Ну вот, — насупился Микки, — опять вы меня начинаете по головке поглаживать.
— Извини.
— Нет, вам этого не понять, это видеть надо. Когда люди так любят друг друга… — Микки запнулся, подыскивая слова. — Некоторые пары созданы так, что им просто не дано распасться. Они словно единое целое. Убери одного… — Он не закончил фразу.
— Когда у нее это началось?
— Несколько месяцев назад.
— После отъезда отца?
— Да. До того с самого моего рождения она ни к чему такому не прикасалась. Правда, раньше, я знаю, она баловалась порошками.
— Знаешь? Откуда?
— Я много чего знаю. — По лицу Микки скользнула лукавая грустная улыбка. — Знаю, например, что вы старались их развести. Что говорили отцу, будто мать забеременела от другого. Что она прыгала из постели в постель. Что ему не следует бросать учебу ради нее.
— И откуда же тебе все это известно?
— От мамы.
— Тебе она сама все это рассказала?
— Она всегда говорит мне правду, — кивнул Микки.
Ничего себе.
— И что еще она тебе рассказала?
— Я не собираюсь описывать вам все пятнадцать лет своей жизни. — Микки скрестил руки на груди.
— Она не говорила тебе, что я старался затащить ее в постель?
— Что? Нет. Дикость какая-то. А такое было?
— Не было. Но она сказала твоему отцу, что было, чтобы вбить клин между нами.