Скрипачка
Шрифт:
— Я хочу. — Ирка обняла его, прижалась щекой к плечу. — Я хоть сейчас. Но, к сожалению, ничего у нас не выйдет.
— Почему?
— Во-первых, потому что через пару месяцев я тебе надоем хуже горькой редьки… Молчи, выслушай сначала. Что нас связывает? Кто мы друг для друга — два очень одиноких человека, по случайности оказавшиеся рядом. Разница в том, что у тебя это состояние временное, оно пройдет. Ты встретишь нормальную молодую девушку, полюбишь ее, а обо мне будешь вспоминать сначала с благодарностью, потом — с недоумением и, наконец, со стыдом.
— Чушь! — возмутился Виктор. — Ты говоришь, точно умудренная опытом старуха, но ты ведь не такая. Сама себе придумала все
— Ладно, ладно, не кипятись, — ласково сказала Ирка. — В конце концов, я счастлива, и это главное. А сколько оно продлится, это счастье — месяц, год или больше, не имеет значения.
— Я говорил совершенно серьезно.
— А если серьезно, то куда деть Соню, маму? Куда деть мою профессию? За рубежом в моем возрасте никого не ждут с распростертыми объятиями.
— Такую скрипачку, как ты, — ждут.
— Брось, откуда тебе знать?
— Соню мы возьмем с собой, а матери оставим деньги. Ей хватит, чтобы нанять человека, который будет о ней заботиться.
— Как у тебя все просто!
— Так и должно быть. Усложняют жизнь трусы или неисправимые мечтатели, которым слабо что-то изменить, предпринять решительные шаги. Вот увидишь, у нас все получится.
— Хорошо. Может, ты и прав.
Ирка откинулась на подушки, увлекая Виктора за собой, чувствуя, как потихоньку отпускает ее беспричинная тревога, которая в последние дни не давала спокойно уснуть.
29
В камеру осторожно проник косой солнечный луч. Валера с угрюмым недоумением поглядел на желтую полоску, полную искрящейся пыли. Ах да, ведь уже наступил апрель. Значит, зима кончилась. Кстати, и день сегодня знаменательный, третье число. Сегодня ему исполняется тридцать один год. А он чуть не забыл об этом, да вот солнышко подсказало. Сколько Валерка себя помнит, всегда на его день рождения начинало припекать первое весеннее солнце. Смех — где он только не встречал свой день рождения, в разных странах и городах, пару раз даже в самолете. Но никогда не думал отметить его в таком месте. Хота на самом деле смешного мало, это уж он так, хорохорится просто. Понять пытается, как же это никто из оркестра не усомнился в том, что он убийца. Ладно там — вор или какой-нибудь мошенник, но убийца! За кого же его принимали все эти годы, если ни один из тех, с кем он девять без малого лет отыграл в Московском муниципальном, ничего не сказал следствию в его оправдание! Неужели он, Валерка, настолько всем поперек горла встал? От тюрьмы да от сумы не зарекайся — не зря так говорят. И все же где, когда наступил тот момент, когда дорожка незаметно повернула, тихонько так вбок пошла и привела его прямо сюда? Он знал, что и мать, и многие в оркестре считали, что Вера его до добра не доведет. Неужели они правы?
С Верой Муштаковой они вместе учились в школе имени Гнесиных с шестого класса. Она была арфистка, и неплохая арфистка. Но главное ее достоинство было не в этом. Она была невероятно красива. Золотистые волосы, голубые глаза в пол-лица, умопомрачительной длины ресницы — одним словом, так не бывает. Девчонки тихо и люто завидовали ей, ребята трепетали, робели, боялись подойти: вокруг Муштаковой всегда толпились старшеклассники. Валерка тоже побаивался Веру, хотя с остальными одноклассницами чувствовал себя весьма уверенно. Иногда на уроках оборачивался в ее сторону и смотрел на чистое, точно мраморное лицо, как смотрят на картину в музее. Верка рассеянно улыбалась, покусывая кончик карандаша, — она не была зазнайкой. Похоже, общее поклонение не избаловало ее, а, наоборот, обременяло, как и всякая слава и известность.
Стояла весна, замечательная,
Как-то так получилось, что по английскому задолжали именно они, Рыбаков и Муштакова. Седая, с рыбьим взглядом Анна Егоровна, отдуваясь от жары, посадила их в пустой класс, отметила задание в учебнике, каждому свое, и ушла в буфет пить кофе. И они вдруг проговорили почти час, не закрывая рта и позабыв о ненаписанной работе. А потом лихорадочно делали сообща оба варианта и насажали столько ошибок, что вернувшаяся Анна Егоровна посмотрела на них с изумлением, смешанным с ужасом.
— Как же так? — горько сказала она, покачивая гладко причесанной головой. — Ведь мы проходили это целый год!
Вместо троек оба, и Валерка, и Вера, получили пары. Но почему-то их это совсем не расстроило. Из школы они пошли вместе, но домой попали лишь поздно вечером, Вера в одиннадцать, а Валерка соответственно в двенадцать, потому что жили они в разных концах Москвы.
С этого дня все и началось. Валерка с удивлением обнаружил, что обожествляемая всеми девочка — обыкновенная, самая простая, готовая весело хохотать над приколами и целоваться в углу школьного двора, за помойным баком. Конечно, Веру пытались у него отбить, не на необитаемом же острове они находились. Но она держалась стойко и, похоже, была всерьез влюблена в Валерку. Об этом говорило все: и сияющий взгляд, которым она встречала его, и упорное нежелание замечать пристальное внимание остальных, и то, с какой легкостью, не ломаясь, приехала она к нему домой, когда Валеркина мать улетела на похороны брата в Петербург, и осталась на ночь, наплетя дома с три короба про заболевшую подругу.
В классе никто не сомневался, что после выпускных они поженятся. Так и получилось. Кончились две серии экзаменов — сначала школьных, затем вступительных в консерваторию, и новоиспеченные студенты сыграли свадьбу. Народу была тьма, все веселились, желали счастья молодым — словом, гуляли от души. Среди общей радости недовольным оставался лишь один человек — Валеркина мать. Ее бы воля, никогда бы не дала сыну жениться в восемнадцать лет. Но кто ее слушал? Отца у Валерки не было, растила она его всю жизнь одна, не проявляя особой строгости. Вот и вырастила, на свою голову. Вера ей не нравилась ужасно. Она сама не могла толком объяснить почему — девочка вроде и приветливая, и ненаглая, и профессию имеет в руках, нахлебницей не будет. А вот нет же, что-то так и свербело внутри.
Вера поселилась у Валерки. Молодая семья вела классический для студентов-молодоженов образ жизни. Всем хозяйствам заправляла Валеркина мать, а ребята заявлялись домой только ночевать, целый день торча в консерватории. Жизнь была веселой, беззаботной, в ней существовал только один недостаток — стесненность в средствах. Оба, и Валерка, и Вера, подрабатывали в разных коллективах, играли на презентациях, заменах и прочих шабашках, но все это в свободное от учебы время. А его было немного. К пятому курсу они наконец созрели: сыграли конкурс в не так давно образовавшийся Московский муниципальный. Перспективы у оркестра были хорошие, он уже довольно много гастролировал, и, в отличие от многих других коллективов, молодежь здесь охотно принимали на работу.