Скрипка неизвестного мастера
Шрифт:
А вот ещё — господин капельмейстер принёс свою скрипку в ремонт. Это она, красавица, висит на струне под потолком. Работы Франческо Руджери, знаменитого ученика Амати. Да, вот это настоящая скрипка! Винченцо снял её со струны и неловко провёл смычком по струнам. Жаль, что он так и не научился играть как следует. Завтра забежит аптекарский Джованни, надо будет попросить его. Винченцо измерил Руджери со всех сторон, осмотрел до мелочей — отличная работа. Но как будто кроме точного расчёта и виртуозного исполнения в ней есть что-то ещё… Что?
Или он похоронил его тогда, девятнадцать лет назад, вместе с женой своей — прекрасной Бьянкой? В страшной лихорадке сгорела она спустя лишь два месяца после свадьбы. Сам Винченцо провёл в жару, без памяти, долгие дни. Но молодой организм всё же справился с болезнью. Долго не мог понять он — как ему жить теперь, да и зачем? Но тут подвернулся заказ на ремонт инструмента; затем другой — и Винченцо с головой ушёл в работу. С головой, но не сердцем…Со временем боль не то чтобы утихла, просто заледенела — и маленький остроугольный кусочек льда поселился в его груди…
Что-то он совсем раскис сегодня. Ни к чему эта болтовня о сердце, о душе — он делает свою работу; и ему не стыдно за неё. Его инструменты — крепкие, звучные, здоровые скрипки, альты, виолончели. Violino, viola, violoncello. Точный глаз и верная рука никогда не подводили его. Сердце? Что такое — вложить сердце? Руджери — он вкладывал сердце? Ведь не вырвал же он, на самом деле, своё сердце из груди, да и сколько бы понадобилось ему сердец! Чем же отличаются инструменты его, Винченцо, от скрипок великих мастеров? И так ли уж велико это отличие?
Признаться, в молодости он позволил себе одну шутку; не так чтобы очень безобидную. Свой инструмент он подписал фамилией «Гварнери». Не того самого, великого — Дель Джезу, но всё же — мастера из семьи Гварнери. Покупатель быстро нашёлся; и уплатил положенную сумму, не моргнув глазом! Больше таких фокусов Винченцо не повторял — те деньги помогли ему окончательно встать на ноги, да и самолюбие его было удовлетворено.
Мастер отвернулся к окну. В стекло барабанил дождь и билась ветка маслины. Потом он резко обернулся и как бы невзначай бросил взгляд на стену с инструментами. И всё же: почему из десятка других глаз безошибочно выбирает Руджери? Сделать бы такую скрипку! Хотя бы одну за всю жизнь…
В окно постучали. Винченцо выглянул на улицу и различил в тумане дождевых капель две незнакомые фигуры.
VII. Итальянец
Дверной звонок неуверенно звякнул и замолк. Михаил Соломонович поспешил открыть и удивился, увидев вчерашнего смешного мальчишку.
— Здравствуйте, молодой человек! А вот Тани сейчас нет, она в школе… Стоп — а ведь вы там должны быть, если я не ошибаюсь?
Кешка помотал головой.
— Я не к Тане, Михаил Соломоныч, — почему-то голос плохо слушался, — я к вам.
И только сейчас Михаил Соломонович увидел у него в руках потрёпанный футляр.
— У тебя, никак, скрипка? Заходи-заходи, конечно… А откуда у тебя?..
— Это мне в наследство досталась, от дедушки. А я даже не знаю — она хорошая или так… Вы не посмотрите, а?
— Ну что ж, наследный принц, раздевайся, проходи — посмотрим, конечно. Так-та-ак, интересно…
По его лицу Кешке показалось, что не так-то ему и интересно.
Но когда Танин папа раскрыл футляр и развернул шерстяной платок, то он как-то изменился в лице. Кешка даже испугался. Он тоже заглянул в футляр — лопнувшая струна дрожала пружинкой, какая-то дощечка валялась рядом… Кешка побледнел.
— А это можно починить?
— Что починить? — поднял голову Михаил Соломонович и посмотрел на него так, будто впервые увидел. — А, это… Это ерунда — струны сейчас поставим, это мелочи, инструмент в отличном состоянии, — и он зачем-то постучал по скрипке сгибом указательного пальца. Прислушался и постучал ещё, в другом месте. Снял очки.
— Откуда, говоришь, у тебя этот инструмент?
— От дедушки, в наследство…
— А-а, ну да, да. Наследный принц… Похоже, итальянец.
— Дедушка-то? Да нет, он в Америку уехал, но он наш, русский!
Михаил Соломоныч улыбнулся.
— Я не про дедушку, я про скрипку. Так говорят — не «итальянская скрипка», а итальянец: значит, инструмент сделал итальянский мастер. Ну, они как живые, понимаешь? У меня вот француз, тоже очень хороший, ещё немец — этот попроще, — он кивнул в сторону шкафа, там на верхней полке лежал футляр, такой же, как у Кешки. — А итальянцы — что говорить, аристократия. Голубая кровь. Кремонская школа… Слышал, наверное — Страдивари, Гварнери, Амати?
Кешка кивнул — кажется, читал что-то такое.
— Вот, — продолжал рассказывать Михаил Соломоныч, — у тебя, конечно, не Страдивари, но всё равно очень, очень хороший инструмент. — Он встал, взял фонарик и зачем-то посветил внутрь скрипки. — Ничего… Здесь обычно мастера ставят клеймо, а у тебя пусто. Но хороший эксперт может определить мастера и без подписи. Безусловно, инструмент настоящий. Я даже и не думал, что у нас в городе бывает такое… А кто, говоришь, у тебя дедушка?
— Иннокентий Михалыч, — Кешка совсем растерялся.
— Ах, это от него тебе имя такое досталось красивое? Иннокентий… Не помню, не помню такого… Он скрипач?
— Я даже не знаю. Я его видел всего несколько раз… Он, говорят, играл на скрипке, но работа у него другая была, кажется…
— Вот что я тебе скажу, братец. Ты кому попало скрипку не продавай — обязательно к мастеру нужно обратиться, к скрипичному. Лучше в Москве. Я тебе дам адрес, позвоню сам — как бы не надули тебя… И не торопись. И лучше бы даже я с тобой вместе съездил, что ли…
— Михаил Соломоныч, — Кешка почему-то смущался попросить. — А вы можете… ну, поиграть на ней. Сейчас прямо, а?