Скрипка Страдивари, или Возвращение Сивого Мерина
Шрифт:
Антон молчал.
— Ну ладно пока. Едем дальше. Каликину деньги нужны были позарез, он наркоман, сам не зарабатывал, матушка много дать не могла, хотя старалась из последних сил — он грозил ей, что найдет себе другую любовницу. А тут такое везение: почти без риска — войти, взять и уйти.
Кто заподозрит родственников-то, да еще при почти стопроцентном алиби. Федор обещал Каликину хорошими деньгами расплатиться, они все в квартире перерыли, все вверх дном перевернули — нет наличняка, хоть вешайся. Пришлось расплачиваться бриллиантами. А на кой они ему, пользуясь овощной терминологией, хрен, эти бриллианты? У него колотун, его корежит, а ему суют камешки
— Нет! Нет! Нет! А-а-а-а-а-а… Нет! Нет! Нет! Нет! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а… — С Антоном случилась истерика: повалившись на пол, он стал кулаками бить себя в грудь, царапать лицо, рвать на себе одежду. — А-а-а-а-а… Нет! Нет! Нет…
Трусс поднял его за грудки, ухватил охапкой, металлическим кольцом стиснул так, что обоим стало невозможно дышать, и, когда Антон, постепенно обмякая, тряпкой повис у него на руках, швырнул его на прежнее место.
— Не ори, — сказал он тихо, жадно заглатывая воздух, — не ори, так ты ничего не докажешь. Что ты заладил: нет, нет, нет… Я сам знаю, что «нет», в противном случае я бы с тобой не так разговаривал. — И вдруг он сам заорал: — Но ты же молчишь, твою мать! Ты, видите ли, переживаешь, у тебя, видите ли, нервы, а я тут на курорте под солнышком жопу загораю! Так?! Нашкодил, подонок, так хоть умей отвечать! Он тебе сказал, что Каликин вот-вот расколется и надо его припугнуть, так?
Антон молчал.
— Так?! Я спрашиваю?!! Отвечай!!! Так??!!!
— … — Антон прираскрыл рот, но никакого звука не последовало, о произнесенном можно было только догадываться: плотно сжатые белые губы его образовали щель, подвижная челюсть коротко подалась вниз и тут же зубным лязгом вернулась на прежнее место.
— Громче!!!!
— Т-х-а, — прохрипел Твеленев, сопроводив звуковую неопределенность утвердительным кивком головы.
Анатолий Борисович отошел к окну, закурил сигарету, долго жадно захлебывался дымом. Спросил, не оборачиваясь:
— Куришь?
— Угу.
Он вернулся к столу, щелчком придвинул к нему пачку, поднес огонь. Руки дрожали у обоих.
— Теперь вот что, — сказал Трусс, после того, как придавил в пепельнице докуренную до фильтра сигарету, — я буду продолжать, а ты… — с языка срывалось крепкое ругательство, но он усилием воли сдержал себя, — а ты будешь мне говорить, где я не прав. Итак, Федор Колчев сказал, что Каликина надо припугнуть, и ты должен ему в этом помочь. Так?
Антон смотрел на него, не мигая.
— Я вопрос задал! — В негромком голосе Трусса звучал глухой скрежет до предела сжатой пружины.
— Так, — выдохнул наконец Антон.
— Так, — повторил Трусс. — Вскрытие
Антон согнулся пополам, обхватил голову руками. Его трясло.
Трусс ждал.
— Ну, — не выдержал он, — знал?!
— Нет. Клянусь, — пролепетал Твеленев.
— Почему я должен тебе верить?
— Как хотите, мне все равно. — Антон выпрямился, поднял голову — лицо его не было окрашено кровью: оно было бесцветным.
«Сейчас упадет», — успел подумать Трусс, прежде чем арестованный в попытке обнаружить перед собой спасительную опору замахал руками и начал медленно сползать со стула. Он не упал в обычном понимании этого слова, было похоже, что просто ему надоело сидеть, он устал, затекли все члены и он предпочел перебраться на пол, где много свободного места, можно сколько угодно, всласть протягивать ноги, наслаждаться счастливым ощущением свободы своего тела и отдыхать.
…Прошло немало времени, прежде чем Анатолий Борисович Трусс смог продолжить допрос.
Теперь перед ним сидел усталый, поникший, вяло реагирующий на происходящее вокруг человек. Говорил он негромко, бесстрастно, как говорят о чем-то давно забытом и несущественном.
— Как перстень из теткиной коллекции оказался на нашей даче в Переделкино я не знаю. Могу лишь предполагать. В тот день, когда в лифте Игорь начал падать, кто-то мне в ухо шепнул: «Сними кольцо». Тогда я ничего понять не мог: Игорь у меня на руках, кровь, крики…
Теперь понимаю, это был Федор. Дальше, думаю, он узнал, что кольцо опознала милиция, и выкупил его у какого-нибудь вашего сотрудника. Ничто другое в голову не приходит.
— А на чужой даче почему? На вашей.
— Не знаю. Возможно, он зачем-нибудь приходил и выронил.
— Раньше он часто к вам захаживал?
— Никогда.
— Да-а-а, забавно. А итальяшка-то наш, будь он неладен, Страдивари-то, все это время где прятался?
Трусс впился взглядом в Антона: он не рассчитывал на какой-то конкретный ответ, спросил, скорее, чтобы проверить его реакцию на хорошую свою осведомленность, но Антон, похоже, не удивился вопросу, лишь слегка помедлил, прежде чем сказать.
— У тетки.
— Где? — Трусс не поверил услышанному.
— Под оттоманкой, — по-своему понял вопрос Антон.
— У тет-ки, — с расстановкой равнодушно повторил Анатолий Борисович. Ему пришлось проявить всю свою недюжинную изворотливость, чтобы скрыть изумление. — У тетки под оттоманкой, это мы знаем. Но как она могла согласиться на такую авантюру — вот что непонятно. Ведь это статья: «Укрывательство краденого», до пяти лет.
— Он для этого и прихватил статуэтки японские.
— Кто «он»?
— Федор.
— Зачем?
— Чтобы потом «найти» и за услугу вернуть владелице.
— Не сла-а-а-бо, — с уважением глядя на Антона, протянул следователь, — а Надежда Антоновна за них на все готова, что ли?
— Думаю, да.
— Понятно. Ну вот и главарь «великолепной четверки» нарисовался. Двоих соучастников он убрал, третий на очереди, а Антонина… — Трусс замолчал.
Антон не отрывал взгляда от его лица. Наконец прошептал:
— Что Антонина?
— А Антонина… Выходит, она видела, кто в ту ночь выносил «завернутый в черную тряпку предмет» из комнаты ее матери. И если твоя версия с перстнем верна…