Скромный герой
Шрифт:
Они позвонили через несколько часов.
— Мики и Эскобита попросили меня о встрече, и я был вынужден согласиться — что еще мне оставалось, — добавил Ригоберто. — Они придут завтра. Я не сказал об этом сразу же, чтобы не омрачать тебе день, Лукреция. Да, нас ожидает небольшая проблема. Надеюсь, после их визита я по-прежнему буду цел и невредим.
— А знаешь, Ригоберто? Меня больше заботят не они, мы ведь знали, что все так и случится. Мы их ждали, не так ли? Они и должны были нагрянуть, так что делать нечего. — Лукреция переменила тему. — Сейчас женитьба Исмаэля и ругань с парой ублюдков меня нисколько не беспокоит. Что меня
— Что, снова этот субъект? — заволновался Ригоберто. — Явления повторились?
— Они никогда и не заканчивались, сынок, — напомнила Лукреция дрожащим голосом. — Изменилось, по-моему, вот что: мальчик перестал нам доверять и больше нам про них не рассказывает. Вот что беспокоит меня больше всего. Ты разве не видишь, каким он стал, бедняжка? Печальный, потухший, замкнувшийся в себе. Прежде он все нам рассказывал, но теперь, я боюсь, он многое скрывает. И может быть, из-за этого тоска съедает его живьем. А ты не замечаешь? Ты настолько погружен в мысли о гиенах, что даже не видишь, как переменился твой сын за эти месяцы. Если мы срочно что-нибудь не предпримем, с ним может случиться что угодно, и тогда мы будем мучиться всю оставшуюся жизнь. Ну как ты не понимаешь?
— Я все прекрасно понимаю. — Ригоберто перевернулся на другой бок. — Дело в том, что я не знаю, что мы могли бы придумать. Если у тебя есть решение, то поделись со мной, и мы так и поступим. А сам я не знаю, что делать. Мы водили мальчика к лучшему в Лиме психологу, я обращался к профессорам, я каждый день пытаюсь до него достучаться и снова обрести его доверие. Скажи, что мне сделать еще, и я это сделаю. Лукреция, я тревожусь о Фончито не меньше твоего. Думаешь, меня не волнует судьба моего сына?
— Я знаю, я все знаю, — согласилась она. — Просто мне пришло в голову, что — только не смейся — я так взбудоражена всем происходящим, что… ну в общем, это только идея, обыкновенная идея.
— Скажи, что пришло тебе в голову, и мы начнем действовать, Лукреция. Что бы это ни было, клянусь тебе, мы это сделаем.
— Почему бы тебе не переговорить с твоим другом, падре О’Донованом? Только, пожалуйста, не смейся.
— Ты хочешь, чтобы я поговорил об этом деле со священником? — изумился Ригоберто. И все-таки хохотнул. — Но зачем? Чтобы он изгнал из Фончито демона? Ты что, всерьез восприняла мою шуточку насчет дьявола?
Все это началось много месяцев назад — быть может, прошел уже год — самым невинным образом. За воскресным завтраком Фончито, словно нехотя и не придавая происходящему особого значения, неожиданно поведал отцу и мачехе о своей первой встрече с этим субъектом.
— Я знаю, как тебя зовут, — весело улыбаясь, произнес пожилой господин. — Твое имя — Люцифер.
Мальчик воззрился на него с изумлением. Он пил инка-колу из бутылки, держа школьный портфель на коленях, и только теперь обратил внимание на этого сеньора в пустой кафешке в парке Барранко, недалеко от дома Ригоберто. За соседним столиком сидел кабальеро с седыми висками и веселыми глазами, очень худой, одетый скромно, но весьма элегантно. На господине был серый костюм и фиолетовый жилет с белыми ромбами. Он мелкими глотками пил кофе из чашечки.
— Я ведь решительно запретил тебе разговаривать с незнакомцами, Фончито! — напомнил Ригоберто. — Ты что, забыл?
— Мое имя Альфонсо, а не Люцифер, — ответил мальчик. — А друзья называют меня Фончо.
— Папа
— Это либо торговцы наркотиками, либо похитители детей и педофилы. Так что осторожность и еще раз осторожность!
— И все-таки тебя следовало бы называть Люцифер, — улыбнулся кабальеро. Речь у него была медленная, голос хорошо поставлен; он произносил каждое слово с правильностью учителя словесности. Вытянутое костистое лицо господина казалось выбритым минуту назад. Пальцы были длинные, ногти тщательно ухожены. «Клянусь, он выглядел вполне положительным господином, папа!» — Ты знаешь, что означает «Люцифер»?
Фончито покачал головой.
— Так, значит, он сказал «Люцифер»? — переспросил Ригоберто. — Именно «Люцифер»?
— Это можно перевести как «несущий свет», «податель света», — спокойно объяснил кабальеро. «Он говорил как будто в замедленном кино, папа». — А это означает, что ты очень пригожий мальчик. Когда ты подрастешь, все девушки в Лиме будут сходить по тебе с ума. Разве в школе тебе не объясняли, кто такой Люцифер?
— Я прямо так его и вижу, я представляю, что ему было нужно, — пробормотал Ригоберто, теперь с величайшим вниманием ловя каждое слово Фончито.
Мальчик снова покачал головой:
— Я знал, что должен сразу же уйти, я прекрасно помню, сколько раз ты говорил мне, что я не должен разговаривать с неизвестными наподобие этого господина, который хотел заморочить мне голову, папа! — Фончито размахивал руками. — Но, клянусь тебе, в нем было что-то особенное — в его манерах, в его речи, — и он совсем не выглядел нехорошим. К тому же мне сделалось любопытно. В «Маркхэме», насколько я помню, нам никогда не рассказывали про Люцифера.
— Он был прекраснейшим из архангелов, любимцем Господа там, наверху. — Господин не шутил, он говорил очень серьезно, на его идеально выбритом лице читалась едва заметная добрая улыбка; кабальеро указал пальцем на небо. — Но Люцифер, сознавая свою несравненную красоту, впал в грех гордыни. Он ощутил себя равным Богу, ни больше ни меньше. Только представь себе. И тогда Господь его покарал и перевел из ангелов света в принца сумерек. Так все и началось: история, появление времени, зла — да и человеческой жизни.
— Папа, он не был похож ни на священника, ни на этих евангелических миссионеров, которые бродят от дома к дому и раздают религиозные журнальчики. Я его спросил: «Вы что, святой отец, сеньор?» — «Нет-нет, какой же я священник, Фончито, не знаю даже, почему ты так решил». И он рассмеялся.
— С твоей стороны было большой неосторожностью заговорить с ним: он ведь мог проследить, где ты живешь, — пожурила пасынка донья Лукреция, огладив его лоб. — Никогда, никогда больше так не делай! Обещай мне, мой дорогой.
— Мне уже пора, сеньор. — Фончито поднялся из-за стола. — Меня ждут дома.
Кабальеро даже не пытался его удерживать. Вместо прощания он улыбнулся самой открытой улыбкой и помахал рукой.
— Ты ведь прекрасно знаешь, кто это был, не так ли? — повторил Ригоберто. — Тебе уже пятнадцать лет, и ты должен разбираться в таких вещах, верно? Это был извращенец. Педофил. Полагаю, ты понимаешь значение этого слова, я могу и не объяснять. Разумеется, он к тебе присматривался. Лукреция права. Очень плохо, что ты ему ответил. Ты должен был уйти раньше, чем он с тобой заговорил.