Скромный герой
Шрифт:
Когда церемония завершилась и гроб в конце концов подняли в нишу и закрыли мраморной плитой с именем покойного, с датами рождения и смерти — Исмаэль умер за три недели до своего восьмидесятидвухлетия, — телохранители и доктор Арнильяс, из-за спешки вышагивавший совсем уж бесшабашно, повели Армиду к выходу, никому не позволяя к ней приблизиться. Ригоберто отметил, что после отъезда вдовы Мики и Эскобита остались стоять возле ниши и многие подошли к ним с раскрытыми объятиями. Они с Лукрецией уехали, обойдясь без этого жеста. (Прошлой ночью на бдении они подходили к близнецам, чтобы выразить соболезнования,
— Давай заедем в дом Исмаэля, — предложила донья Лукреция. — Хотя бы на минутку, вдруг нам удастся поговорить с Армидой.
— Хорошо, давай попробуем.
Подъехав к дому в Сан-Исидро, супруги были удивлены, что возле входа нет скопления припаркованных машин. Ригоберто вышел, позвонил, и после нескольких минут ожидания супругов пригласили в сад. Там их ожидал доктор Арнильяс. Адвокат выглядел сообразно обстоятельствам и делал вид, что контролирует ситуацию, однако это было не совсем так. Он вел себя неуверенно.
— Тысяча извинений от Армиды, — начал адвокат. — Она провела всю ночь без сна, на бдении, и мы заставили ее прилечь. Врач требует, чтобы она немного отдохнула. Но все равно, давайте пройдем в гостиную и чего-нибудь выпьем.
У Ригоберто сжалось сердце, когда он понял, что адвокат ведет его в ту самую комнату, в которой он два дня назад видел своего друга живым.
— Армида очень признательна вам обоим, — сообщил Клаудио Арнильяс. Лицо у него сделалось озабоченное, он говорил, подбирая слова, с долгими паузами. Шикарные подтяжки сверкали всякий раз, когда распахивался его пиджак. — По ее словам, вы единственные друзья Исмаэля, которым она доверяет. Вы сами представляете, какой одинокой она себя сейчас чувствует. Она будет сильно нуждаться в вашей поддержке.
— Простите, доктор, я знаю, что сейчас не время, — перебил Ригоберто. — Однако вам, как никому другому, известно про все дела, которые со смертью Исмаэля остались в подвешенном состоянии. Вы можете сказать, что теперь со всем этим будет?
Арнильяс понимающе кивнул. Свою чашечку кофе он держал навесу, перед ртом. И медленно отпивал по глоточку. Хитрые стальные глазки на его иссохшем костлявом лице, казалось, наполнились сомнением.
— Все будет зависеть от парочки этих, так сказать, кабальеро. — Адвокат вздохнул, раздувая грудь. — Завтра в нотариальной конторе Нуньеса будет вскрыто завещание. Я более-менее представляю себе его содержание. Посмотрим, как отреагируют гиены. Их адвокат — сутяга, который склоняет их к войне и пустым угрозам. И я не знаю, как далеко они способны зайти. Сеньор Каррера оставил почти все свое наследство Армиде, так что следует готовиться к худшему.
Доктор Арнильяс пожал плечами, смиряясь с неизбежным. Ригоберто подумал, что неизбежное теперь — это громогласные вопли близнецов. А еще он задумался о необыкновенных парадоксах нашей жизни: одна из самых бедных женщин Перу утром проснется одной из самых богатых.
— Да разве Исмаэль уже не выплатил им наследство? — напомнил дон Ригоберто. — Он это сделал, когда был вынужден выгнать гиен из компании за непотребства, которые они творили, я прекрасно помню. Он выделил каждому немалую сумму.
— Но только неофициально, просто отправил им письмо. — Доктор Арнильяс снова пожал плечами, наморщил
— Ну пусть Армида уступит и подбросит еще сколько-то, чтобы они оставили ее в покое, — предложил дон Ригоберто. — Худшее для нее — это долгое разбирательство. Оно может растянуться на годы, и адвокатам достанется три четверти от всех денег. Ой, простите, доктор, речь не о вас: это была шутка.
— Спасибо и на этом, — рассмеялся доктор Арнильяс, вставая. — Ну хорошо, хорошо. Компромисс — всегда наилучшее из решений. Посмотрим, какой оборот примут события. Я, разумеется, буду держать вас в курсе.
— Неужели я по-прежнему останусь замешанным в этой истории? — спросил Ригоберто, тоже вставая.
— Мы, безусловно, постараемся избавить вас от проблем, — как мог успокоил адвокат. — Преследовать вас по суду сейчас, после кончины дона Исмаэля, не имеет смысла. Однако с нашими судьями никогда не знаешь наверняка. Я позвоню сразу же, как только появятся новости.
Три дня после похорон Исмаэля Карреры Ригоберто провел в параличе неуверенности. Лукреция несколько раз звонила Армиде, но та не подходила к телефону. Отвечал женский голос — видимо, секретарша или домовая прислуга. Сеньора Каррера отдыхает, и сейчас по очевидным причинам ей не до визитов; конечно, ваше сообщение будет передано. А Ригоберто никак не мог связаться с доктором Арнильясом. Его было не застать ни в конторе, ни дома: он только что уехал или еще не появлялся, у него срочное совещание; конечно, он перезвонит, как только появится свободная минутка.
Что происходит? Есть ли новости? Оглашено ли завещание? Как поступят близнецы, узнав, что Исмаэль объявил главной наследницей Армиду? Оспорят это завещание, объявят его недействительным из-за того, что в нем не соблюдены перуанские законы, по которым треть наследства обязательно должна переходить к детям? Признает ли суд наследство, которое Исмаэль выдал близнецам еще при жизни? Будет ли Ригоберто все так же вовлечен в судебное разбирательство гиен? Станут ли они упорствовать? Вызовут ли его снова к этому ужасному судье, в этот клаустрофобический кабинет? И сможет ли он выехать из Перу, пока не завершится тяжба?
Ригоберто глотал газетные статьи и слушал все новостные программы по радио и телевидению, но их история еще не стала сенсацией, она еще не просочилась за двери кабинетов душеприказчиков, нотариусов и адвокатов. Запершись в своей комнате, Ригоберто тщетно напрягал мозги, силясь отгадать, что происходит за мягкой обивкой этих кабинетов. Он был не в состоянии слушать музыку (даже любимый Малер трепал ему нервы), сосредоточиться на книге или рассматривать гравюры, отдаваясь полету фантазии. И почти ничего не ел. Разговоры с Фончито и Лукрецией свелись к словам: «добрый день» и «спокойной ночи». Ригоберто не выходил на улицу из страха попасть под обстрел газетчиков, не зная, что отвечать на их вопросы. Несмотря на все его предубеждения, ему пришлось прибегнуть к ненавистным снотворным таблеткам.