Скрябин
Шрифт:
«Дорогой Анатолий Константинович! Ты меня очень обидел тем, что не сообщил мне до присылки этого официального заявления в более дружеской форме об изменении условий, для меня, конечно, неприятном. Ты знаешь, что я вышел из консерватории не только с согласия, но при большом поощрении Митрофана Петровича, который хотел дать мне полное содержание за границей (когда еще не было ему и мне, конечно, известно о премии Морозовой — это между нами), а когда узнал, то оставил те же условия, то есть 200 рублей в месяц, и хотел подкрепить это письменным обязательством, если бы я тому не воспротивился. Ты знаешь
Скрябин надеялся, что хотя бы на несколько лет «Совет» сохранит за ним прежние условия, просит Лядова о содействии (ведь он же знает, что такое сочинять «к сроку и по заказу»!). С ответом Скрябин тоже торопит, поскольку уезжает в Швейцарию через несколько дней: «Вещи уже распроданы и билет взят». Надежда на Лядова не была напрасной: Анатолий Константинович посодействует разрешению вопроса. И все-таки его голос не был решающим. Свои двухсотрублевые авансы композитор будет получать только до августа.
В Швейцарию он уезжает один при полной неопределенности своего будущего. Думается и о симфонии, и о семье, и о Татьяне Федоровне, и о «Мистерии». Сможет ли он продвинуть главное дело своей жизни? И как Европа воспримет его музыку? И что ему самому принесет Европа?
А за всеми вопросами вставало ощущение материальной неустроенности. Разве можно целиком отдаться сочинению новых пьес, как и завершению симфонии (то, о чем он мечтал, на что еще недавно надеялся), не имея средств для спокойной жизни?
Его путь из России в Швейцарию можно восстановить по тем советам, которые сам он скоро пришлет как письменное напутствие Татьяне Федоровне Шлёцер[44]: билет 2-го класса до Берлина, поезд до Варшавы, извозчик, который с Московского вокзала перевезет на Венский. Далее — дорогой спальный вагон международного общества (лучше такой, нежели дешевый; здесь, по крайней мере, по дороге до Берлина можно неплохо выспаться). Далее, чтобы дорога не была слишком утомительной, — можно остановиться на день в отеле напротив вокзала. А из Берлина — уже прямой поезд до Женевы, который прибывает на место в семь вечера. Главное — не выходить из вагона на остановках: они настолько мимолетны, что можно легко остаться на перроне, глядя с тоскою на уплывающий поезд.
Швейцария была избрана Скрябиным не случайно. Там и жить было удобнее, и — как он признавался потом своему соотечественнику Ю. Энгелю, тоже появившемуся у Женевского озера, — «Швейцария — свободная страна, в ней легче проводить новые идеи».
Планы его, и не только музыкальные, были полны этих новых идей. Но, помимо всего, он, всегда мечтавший о празднике, хотел, чтобы место, где он будет создавать новые и лучшие свои сочинения, одним видом своим напоминало о таком празднике. Что же можно было найти живописнее Швейцарии?
Поезд шел. Вслушивался ли композитор в стук колес, различая звуки своих будущих произведений? Или вглядывался с надеждой в проплывающие мимо виды? Несколько лет назад, так же из Германии в Швейцарию ехал молодой поэт Иван Коневской. Он тоже глядел в окно поезда, тоже смотрел на дальние горы и — записывал
«…Поезд еле заметно уклонился куда-то в сторону. И в сердце захолонуло. Всякий раз чувствовал я этот внутренний трепет, когда из-за дали, из-за луговин и холмов возникали строи нагих утесов, кое-где уже серебрящихся. И ныне они всплыли.
Впереди были те же пастбища и холмы, раскидывающиеся в ясном свете дня; за ними — тени в серебристо-голубых покровах. Надо всем кругозором — клубы облак с необычайно тонкими и отчетливыми очерками и удивительно выпуклыми белоснежными гребнями. Облака эти и призрачные, и невероятно-явные, воплощенные, как бы изваянные, так что под осязание просятся. А над ними вдали — призраки нагих гор, более смутные и зыбкие, чем облака. И эти величавые, неведомо откуда возникшие видения ясно озаряются светилом дня. И плотному, сомкнутому образу этих облаков в неосязаемом воздухе взор не хочет верить. Они непостижимы, но гладкие луга и пышные кущи лежат ровно, во всю ширь, все в солнце, а призрачные глыбы и слепки так явно высятся над ними и покоятся. Все это — и горы, и облака — волшебные привидения среди бела дня, воочию открылись все темные тайны туманных далей.
И не решаешься вглядеться в это чудо: боишься, что оно исчезнет под упором взоров, и не оторвать от него глаз, и нет мига без изумления».
* * *
Скрябин в Швейцарии. В первые дни — ощущение свободы и легкости. Он дышит новым воздухом. Впереди — тревожное будущее. И радостное. (Так же тревога и радость сплетаются в основополагающей теме «Божественной поэмы», которую он стремится в скором времени завершить.)
Его влечет к Татьяне Федоровне. Из Женевы он шлет ей письмо, полное сомнений («Таня, я с ужасом думаю о том, как ты перенесешь путешествие в Швейцарию. Ты не можешь себе представить, как это утомительно! Не знаю, что и посоветовать тебе…»). И здесь же — беспокойство о ее здоровье, деловые указания, где, как, за какие деньги можно остановиться, и — нетерпение («Хорошо было бы тебе поскорее уехать, пока не настала весна в Москве. Здесь уже тепло, деревья начинают зеленеть»). Но главное: «Страшно хочу тебя как можно скорее видеть».
Вера Ивановна, привыкшая к увлечениям мужа, обеспокоена его новым романом, но склонна надеяться на лучшее. Она едет с четырьмя детьми вслед за Александром Николаевичем в Женеву, оттуда они вместе, стараясь найти квартиру подешевле, перебираются в дачное место Везна на берегу Женевского озера. Их сообщение с Женевой — пароход, трамвай, конка. Вера Ивановна чувствует себя вполне благополучно. «У нас довольно миленький домик с полной меблировкой и посудой, с маленьким, но хорошеньким садиком, с чудным видом на озеро и горы противоположного берега… — пишет она Зинаиде Ивановне Монигетти. — У Саши есть комната на самом верху; там стоит пианино (рояля нет в целой Женеве) и там он может уединяться». Скрябин, действительно, наслаждался тишиной и природой, но лишь в редкие минуты, когда он отрывался от работы и когда забывал о будущем: скорую перемену в своей жизни Скрябин ощущал как неизбежность.