Скрываясь от гуронов
Шрифт:
Сквайр замер, он даже дышать перестал. Он стоял и смотрел на этот глаз, не в силах оторваться, не в силах двинуться с места, а глаз, не мигая, смотрел на него, и в голове у сквайра, как-то сама собой, вдруг возникла, трепетная и нелепая сейчас, строчка из Шекспира.
– Боюсь, что утром так же мы проспим, как незаметно за ночь засиделись, – хрипло выговорил сквайр медведю.
Медведь продолжал смотреть на сквайра, потом он отвернулся и поднял, оттопырив, правую заднюю лапу, словно показывая, что он легко может прихлопнуть сквайра одной этой лапой: медвежья ступня была огромная, голая, а тёмная кожа её – в трещинку. Постояв так секунды две, медведь сделал шаг, потом другой и страшно медленно ушёл, беззвучно растворившись в ближайшем кустарнике. И тут вокруг резко запахло прелыми листьями.
Мистер Трелони простоял без движения ещё какое-то время, а потом бросился прочь, назад, в лагерь, совершенно забыв о своих намерениях.
****
На следующее утро каноэ опять плыли по реке, а на дневной стоянке Корли, улыбаясь, сказал:
– Сегодня хороший день дня купанья в реке.
День и в самом деле был чудо, как хорош – ветра не было, нежаркое канадское солнце припекало, и после обеда все решительно потянулись к реке. У костра остались только вахтенный матрос, Райвенук и Корли, который был занят своим мушкетом.
Потом проводник поставил мушкет, поднялся и, покосившись на индейца, произнёс:
– Райвенук, ты бы тоже искупался, что ли… Пойдём со мной.
Райвенук пристально посмотрел на него и ответил:
– Белый человек смердит… Ему надо много купаться… А ирокезы – не утки, в воде не плещутся.
После этого он отвернулся от проводника и застыл с отсутствующим взглядом. Корли не стал с ним спорить и пошёл к реке один.
После купания быстро собрались и опять погрузились в каноэ. Речушка, по которой они теперь плыли, была совсем маленькая, неспешная. Тёмные воды её, цветом похожие на ирландское пиво, стояли в змеящемся русле почти неподвижно. Река так неторопливо отдавала себя озеру, что сквайр подумал, что просто озеро запустило своё извилистое щупальце в лес, чтобы попить неразбавленных ягодных соков. По берегам реки лежали огромные комли деревьев, похожие на замерших пауков с растопыренными лапами, готовых ожить в любую минуту по неслышному приказу. Самих стволов упавших деревьев не было видно. Берестяные лодки шли очень легко и почти не протекали, хотя ноги сквайр уже замочил. Немного подумав, он решил разуться по примеру Индейца Корли и Райвенука.
К вечеру нашли место для привала на берегу озера. Матросы занялись обустройством лагеря и ощипыванием гусей, которых настреляли днём, а доктор Легг и мистер Трелони пошли к воде и скоро оказались на маленькой песчаной косе, омываемой с одной стороны водами озера.
Мистер Трелони ахнул, и даже доктор не смог скрыть своего восхищения, когда перед ними вдруг открылась картина, созданная самой природой и нигде не исправленная рукой человека. Перед ними лежало пространство тихой и прозрачной воды на милю в длину и на полмили в ширину. Берега озера были неправильной формы: береговые мысы, вдававшиеся в водную гладь – с одной стороны, и извилистые маленькие бухты – с другой. Было время отлива и по обнажившемуся илу ходили, гогоча, птицы и выбирали из ила водоросли и личинок. В северной части озера стояла тёмная гора, имевшая пологие и ровные скаты и в лучах заходящего солнца очень похожая на перевёрнутый киль корабля. Над водой, трубно перекликаясь, летели жирные гуси.
– Удивительно хороший вечер для купания, – сказал мистер Трелони доктору, начиная раздеваться.
Доктор Легг только улыбнулся в ответ и последовал его примеру.
Искупавшись, довольный доктор оставил сквайра одного любоваться красотами пейзажа, а сам пошёл от озера с полотенцем на плече. Рубашку он нёс в руке, беззаботно помахивая её. Доктор улыбался – вечер, и правда, был удивительно хорош. Ближе к лагерю ему встретился индеец Райвенук. Индеец скользнул взглядом по обнажённой груди доктора, и тот заметил, как глаза у индейца расширились.
Доктор покосился на свою грудь и плечи, на которых, как какая-то чудовищная, непристойная татуировка перекручивались извилистые и неровные линии шрамов, нахмурился, досадуя на себя, и поспешил натянуть рубашку на своё ещё влажное тело.
У костра вовсю шло приготовление к ужину. После ужина все ждали чай, который почему-то сегодня долго не закипал, и тихо, устало переговаривались друг с другом. Потом матрос снял закипевший чайник с огня и поставил его на ковёр из опавшей сосновой хвои, на которой все сидели, и она вдруг волшебно запахла, и это было так приятно, что доктор, вдохнув полной грудью, подумал, что все его усилия и лишения
Все молчали, видимо наслаждаясь этим хвойным запахом и этим тихим летним вечером, а, может быть, слушая сверчков. Капитан опустил глаза к земле и вдруг спросил:
– А вот этот ваш охотник, Джо Смит?.. Какой-то он странный.
Проводник помолчал немного, а потом ответил нехотя:
– Будешь странный, когда вся твоя семья умерла от оспы, а ты сам в этом виноват.
Джентльмены потрясённо притихли, они во все глаза смотрели на Корли, ожидая объяснения. И проводник объяснил:
– Он отвёз рубашку от больного чёрной оспой в лагерь ближайших индейцев и подарил её вождю… А потом отвёз другие рубашки в другое племя и тоже подарил вождю и самым могучим воинам племени. Сам-то он оспой уже давно переболел. И индейцы стали болеть и умирать… А потом у него самого в семье все умерли… Сначала заболела малышка, потом жена, а потом и сын десяти лет… Из всех Смитов только он один и остался…А ещё оспа перекинулась на наш посёлок, и в нём тоже умерло больше половины людей… Я думаю, эти рубашки дарились по приказу фактории: индейцев слишком много, и дичи на всех не хватает… Идёт война за лесные угодья, а фактория на всё способна в своих подлостях.
Все замолчали, и какое-то время никто ничего не говорил, переживая услышанное, а проводник почему-то стал откашливаться, словно собираясь с силами.
– Доктор Легг! – вдруг выпалил он. – Райвенук говорит, что вы – великий воин. Таких шрамов он никогда в жизни не видел и потрясён.
Доктор вспомнил встречу с индейцем по пути с озера и потупился, поскучнев лицом, а Корли, между тем, стал допытываться:
– Откуда у вас такие шрамы, доктор? Это следы когтей?
– Да, когтей, – едва слышно пробормотал доктор, ощущая, что жар заливает его лицо, потому что, как все рыжие, он краснел очень легко.
Тут мистер Трелони со своего места пояснил:
– Это следы от когтей льва.
– Льва? – удивлённо вскрикнул проводник, чуть ли не подпрыгнув на месте. – Мне про них много рассказывали, про этих львов! А где вы охотились на льва, доктор?
Доктор Легг потрясённо молчал, поводя зелёными глазами и отдуваясь, потом он беспомощно посмотрел на капитана.
– Доктор Легг охотился на львов в Африканской Гвинее пять лет назад, – ответил за доктора капитан и воскликнул: – Да ладно, доктор, рассказывайте, не скромничайте! Лев, действительно, был огромный… Величиной с доброго быка… Мы все здорово перетрусили тогда.
– Мой мушкет… – пролепетал доктор Легг, не поднимая глаз.
– Да не надо про мушкет, – перебил его улыбающийся мистер Трелони. – Вы про гриву расскажите и про хвост.
– Да, хвост мощный такой, – пробормотал совершенно растерявшийся доктор.
– А грива? – азартно спросил проводник, глаза которого горели, как два огня. – Грива какая?
– Грива роскошная, чистый шёлк, – уже приходя в себя, ответил доктор. – Редкого овсяного цвета.
И тут раздался голос Райвенука, который спросил у Корли что-то на своём наречии.