Скверная жизнь дракона. Книга третья
Шрифт:
Вскоре все три тушки были острижены, но орчиха не спешила уходить.
— Что-то ещё?
— Древнейший так и не сообщил, что делать с шерстью.
— А что мне с ней делать, сшить колпак для хвоста?
— Но ведь древнейший лишился хвоста?! И как древнейший может свалять шерсть, если лишён передних лап? –орчиха по-детски не понимала услышанного.
— Я об этом и говорил, что она мне не нужна, — ещё парочка таких разговоров и у меня от отупения прекратится всякая адекватная и логичная мозговая
— Но тогда что древнейший собрался с ней делать?
— Я повторю ещё раз: мне она не нужна. Ты умеешь с ней обращаться?
— Я владею навыком ткачества и могу спрясть из шерсти пряжу, могу свалять её в дуукта.
— Во что?
— Настил, которым мы застилаем пол наших жилищ. Плотно свалянная шерсть не позволяет холоду земли наполнить воздух.
— Тогда она твоя, — за секунду я перебрал десятки предположений и догадок, ведь орчиха сказала кое-что полезное.
— Кто моя? — переспросила орчиха, имя которой точно переводилось как «идиотка».
— Шерсть. Она… — я глубоко вздохнул, успокоился и решил поступить так, чтобы даже дурак меня понял: — Я. Дарю. Тебе. Шерсть. Которую. Ты. Состригла. С. Баранов. Она. Твоя. Понимаешь?
Кагате потребовалось пять секунд, чтобы осмыслить услышанное, связаться с небесной канцелярией и получить руководство по дальнейшим действиям.
— Если это дар, то я с радостью принимаю его. Могу ли я попросить древнейшего подождать, пока я схожу за мешком.
— Котят топить? — я даже не пытался скрыть сарказм.
— Дарраа! — ртом закричала орчиха с бесконечной злостью на весь белый свет.
— Ду маас, — прорычал влетевший в шатёр орк. В его руке что-то блеснуло металлическим оранжевым цветом.
Я попытался отползти назад, стараясь разорвать дистанцию, но чуть не заорал от боли, разбередив сломанные кости. Орк повернулся к Кагате и что-то ей сказал. Она ему ответила.
Раздался звонкий хлопок, Кагата отшатнулась от орка. Тот повернулся ко мне, постоял несколько секунд и вышел из шатра. Потянулось время, наполненное тишиной. Ничего не происходило, никто не врывался в шатёр и не пытался отрубить мне голову.
— Почему ты кричала? Что произошло? — спросил я Кагату, когда боль в сломанной ноге утихла.
— Про что спрашивает древнейший? — голос орчихи подрагивал, казалось, она едва удерживала слёзы.
— Ну, давай по порядку: почему ты кричала?
— Дитя рашаа ну Руссуут не способно нанести вред потомкам Руссуут.
— Дай угадаю: эти твои руссуут ничто иное…
— Руссуут, древнейший, — поправила Кагата. — Я вела речь о рашаа ну Руссуут, о первородной Рыси. Ты же ведёшь речь о черпаке для котла.
Спокойно, Сиал, спокойно. Нервные клетки восстанавливаются крайне медленно и на то они и нервные, чтобы нервничать по поводу и без. Вот только сейчас повод есть, я едва не полыхаю от ярости! Почему со мной разговаривают так, словно я ходячий переводчик с орочьего языка на нормальный? Или что, для драконов не знать в идеале орочьий язык — это огромный грех и ужасный моветон? Похоже, не зря орки раньше были низшими разумными: по уровню интеллекта они недалеко ушли от тех времён.
— Я об этом и подумал, что котята и Руссуут как-то связаны. Приношу свои извинения, ведь я не знал об этом и обидел тебя.
— Древнейшему нет надобности извинятся перед шлаасур.
— Тогда второй вопрос: что произошло? — так, я буду игнорировать непонятные слова, а то уже голова раскалывается.
— Ноокру племени Синего Аиста следит за твоим покоем, древнейший.
— То есть обо мне заботится не только жена сильнейшего воина, но и он сам охраняет меня? Какая честь!
— Это честь принимать тебя в землях народа Суттаак, — Кагата замолчала, а я лбом почувствовал, что она решила взглядом просверлить во мне дыру. Пришлось добавить, что она может идти за мешком.
Как и в прошлые разы, вернувшись с мешком Кагата молча встала рядом со входом, словно ожидая команды. Стоило связаться с ней и разрешить, как та сразу зашуршала шерстью. Я не мог видеть, как быстро она орудовала руками, но я слышал это: звуки были резкими и быстрыми. Но закончив Кагата так и не ушла, чем жутко раздражала.
Мало того, что меня недавно пытали и выкручивали конечности, в животе от голода колет, а мозг прополоскали непонятными словами — так ещё из меня сделали музейный экспонат и поесть не дают. Прекрасный день, нечего сказать. А если ещё добавить, что буквально недавно я пришёл в себя после приступа скверны — так вообще самый прекрасный день в жизни.
— Что-то ещё? — мой голос сквозил раздражением и усталостью.
— Я должна убедиться, что у древнейшего всего в достатке.
— Не в достатке.
— Чем я могу…
— Лапок не хватает, и хвостика тоже! — я вспылил настолько сильно, что едва не перешёл на крик. — Всё у меня в достатке. Вот лежит еда, а вон там стоит вода.
Я не знаю, что со мной произошло, но надо поскорее выпроводить орчиху, иначе точно наброшусь на неё.
— Тогда я могу передать вождю, что сегодня древнейший ни в чём не нуждается?
— Будь так… Сегодня? Ты и завтра придёшь?
— Конечно. Моя обязанность теперь каждый день приходить к древнейшему и узнавать его нужду.
— Тогда увидимся завтра, — орчиха в ответ поклонилась и покинула шатёр. Я сразу же набросился на бараньи туши, стараясь как можно быстрее утолить голод.
Главная новость сегодняшнего дня заключалась в том, что скверна прогрессирует и усиливается, но одновременно с этим и отступает.
Когда мне отрубили хвост, я отключился и очнулся через сутки, а два дня назад отключился вновь. Аркат сказал, что с момента моего заточения прошло девять дней: один день в отключке, потом шесть дней и затем ещё два дня на приступ скверны. Как назло, в эти дни сюда вождь приходил и видел моё бессознательное тело. Это сильно осложнит мне жизнь, если уже не усло…