Скворечник, в котором не жили скворцы
Шрифт:
У них так в семье принято. Сережка и отца и мать называл на "вы".
Мы остались вдвоем, я долго не знал, как начать.
– Ну, - поторопил Сережка, - какие у тебя секреты?
– Я к тебе как к старшему товарищу, как к комсомольцу, - начал я строгим голосом.
– Это вопрос-государственный. Только выслушай меня внимательно.
Сначала я рассказал про то, как у Кириакиса горела дача, и про то, что Андрей Глебович был совершенно спокоен. Будто это не его дача горит. Я честно признался, что тогда ничего не заподозрил.
Сережка нахмурился.
– Я понимаю, - сказал я, чтобы он не обиделся, - ты дружишь с Галей. Но ведь дочь за отца не отвечает.
– Давай, давай, - кивнул Сережка, - я слушаю.
Я сказал, что на мысль о симпатиях Кириакиса к немцам меня натолкнул Петын и, если бы не он, я до сих пор ходил бы развесив уши на просушку. Потом я вспомнил, как мы спорили с Андреем Глебовичем про Левшу, который подковал блоху, и что не зря ему не нравится этот замечательный рассказ. Наконец дошла очередь до сегодняшнего дня. Я рассказал, как он восторгался немецкой светомаскировочной фарой, как танцевал вокруг примуса, как восхвалял немецкий бидон под названием канистра.
– И главное, - дрожащим голосом закончил я, - он сказал: молодцы.
– Как он точно сказал?
– спросил Сергей.
Я постарался вспомнить точно и повторил слова Андрея Глебовича:
– Он сказал, что немцы - молодцы. Понимаешь, Сережка, ведь он работает на очень важном заводе, а говорит, что немцы - молодцы. "Они в этом деле молодцы".
– В каком?
– очень строго спросил Сергей.
– Нет, он сказал: "Они по этой части молодцы".
– По какой?
– настаивал Сергей, и мне не понравилось, что он так настаивает на мелочах.
– По части изобретений, - сказал я.
– А ты как думаешь?
Я молчал, потому что никогда про это не думал.
– Ты думаешь - они дураки?
– Они хитрые. А он их восхвалял.
– Так, - сказал Сережка.
– Значит, они в технике довольно хитрые. Можно даже сказать, что у них есть отдельные достижения. Так?
– Так, - искренне согласился я.
– А раз так, значит, то, что он хвалил их достижения и говорил о необходимости перенимать у них лучшее, не значит, что он их восхвалял. Так?
Теперь я не согласился:
– Если бы ты видел, как он вертел эту канистру перед моим носом!..
– А как ты вертел передо мной немецким погоном?
– перебил меня Сережка.
– И ведь ты выменял немецкий погон на нашу советскую авторучку.
Такой подлости я от Сережки не ожидал.
Одно дело я, другое дело Кириакис. Неужели я и с Сережкой поругаюсь сегодня?!
– Сравнил!
– сказал я.
– Ты же меня знаешь!
Сережка как-то странно на меня посмотрел:
– Знаю. Допустим, что знаю. А ты Андрея Глебовича знаешь?
– Знаю, - сказал я.
– Ну вот!
– чему-то обрадовался Сережка.
– Ты знаешь Андрея Глебовича и подозреваешь его. Я знаю тебя и подозреваю тебя. Шурка знает меня и будет меня подозревать.
– Конечно, - сказал я, - мы должны зорко следить друг за другом.
– Так прямо и следить?
– А что же, - сказал я, - следить!
– Ну, следи, - сказал Сережка, - следи. Может, из тебя Шерлок Холмс вырастет.
Я обиделся. Пришел поговорить с ним как с комсомольцем, а он мне про Шерлока Холмса.
– Беспечный ты, Сережка, - сказал я.
– Вот возьми д'Артаньяна. Что было бы, если бы он поверил миледи?
Сережка почему-то засмеялся и спросил меня:
– Ты с Кириакисом в бане был?
– Нет, - ответил я.
– У нас ванная работает. А что?
– А я был, - сказал Сережка.
– И я заметил, что у него на плече никакой лилии нет.
– Большой ты, а дурак, - сказал я.
Если бы не разница в возрасте, честное слово, я бы поругался с Сережкой. Или он со мной. Лилии ему нужны! И все из-за Гали. Если бы не его дружба с Галей, он был бы бдительней.
Я вышел из подвала, и ноги сами понесли меня к Петыну. У него было весело. Петын сидел на койке в расстегнутой гимнастерке, без ремня. На коленях у него лежала гитара с голубым бантом. На столе - бутылка водки, прямо на клеенке - груда килек и огурцы.
Шурка Назаров сидел на полу и с восхищением смотрел на Петына и на его гостя. В гостях у Петына сегодня был Толик-Ручка. Я этого Толика видел раньше, когда Петын еще не бросил воровать. Толик был худой блондин с острым носом. Он сидел на единственном венском стуле и держал в руке граненый стакан, как бы ожидая, что Петын нальет ему водки. Видимо, одну бутылку они уже распили - она валялась под столом.
– Так вот, Толик, - продолжал Петын рассказ, прерванный моим приходом, - и вижу я, что фриц...
– тут он поднял на меня глаза, - и вижу я, что фриц целится прямо в моего командира. А командир у нас был замечательный человек. Хотел я предупредить командира, крикнуть ему "Ложись!", да чувствую - не успею. Тогда я кинулся вперед и заслонил командира собственной грудью... Так я эту пулю и получил. Командир бросился ко мне, чтоб поднять, значит, а снайпер второй выстрел дал - и наповал его!
– Из винтовки или из автомата?
– спросил я.
– Из винтовки, - сказал мне Шурка.
– Снайперы из автоматов не стреляют.
– А с поля боя вынесла меня санитарка. Тамарочка. Пела она хорошо. Петын взял на гитаре несколько аккордов и запел:
Мы так близки, что слов не нужно,
Чтоб повторять друг другу вновь,
Что наша нежность и наша дружба
Сильнее страсти, больше, чем любовь.
Веселья час и боль разлуки
Готов делить с тобой всегда.