Сквозь ночь
Шрифт:
Слева от дороги степь зеленела бегущими к горизонту строчками всходов, сливающимися в отдалении в сплошной свежий тон. Справа же пашня была голая и вблизи не казалась такой причесанной и розово-фиолетовой, как издали. Повсюду виднелись остатки запаханной стерни, торчащие из-под сухих крупных комьев. Земля была желтовато-серая, вовсе не похожая на жирный целинный чернозем, каким его представлял себе прежде корреспондент.
Присев над этой неприветливо голой землей, секретарь разрыл пальцами канавку, обнажил восковую цепочку зерен, взял одно, покатал на ладони, спросил, давно ли посеяно.
— Вторая неделя, — вздохнула девушка.
—
Бороздка над переносицей девушки обозначилась резче. Секретарь, положив зерно обратно, засыпал канавку.
— Кончать пора с весновспашкой, Александра Игнатьевна, — сказал он, поднявшись. И, обратись к корреспонденту, добавил, указывая на зеленое поле: — А вот вам зябь, полюбуйтесь. Разница, как говорится, наглядная…
Они поехали дальше, и девушка, крепко держась за поручень, принялась объяснять корреспонденту, в чем именно состоит разница и почему, особенно в этих краях, надежнее сеять по зяби.
— Отчего же не сеете? — простодушно спросил корреспондент.
— Сеем, — вздохнула она, — да мало пока еще. Процентов тридцать.
— В среднем по совхозу сорок, — поправил секретарь. Прислушиваясь к разговору, он думал о том, что корреспондент по неопытности и незнанию местных условий может заострить внимание на второстепенных моментах, упустив главное. Главное же он, Яков Кузьмич Силаев, видел в том, что здесь, в ковыльной дикой пустыне, где еще каких-нибудь полтора года назад хозяйничали волки да коршуны, теперь раскинулись шестьдесят тысяч гектаров возделанной земли, вырос поселок с сотней домов, с ремонтными мастерскими, электричеством, баней, амбулаторией и даже клубом, имеющим стационарную киноустановку. Во всем этом была немалая доля его труда, его усилий. Он был среди тех, кто в марте пятьдесят четвертого года вел сюда сквозь пургу тракторные поезда с горючим и семенами, кто ставил здесь первые палатки, кто недоедал, недосыпал, — короче, совхоз он по праву считал своим детищем и хотел бы, чтоб о детище этом сказано было хорошо. И поэтому решил под конец заехать с корреспондентом в бригаду Железнова.
По пути они остановились ненадолго в другой бригаде; тут не клеилось с квадратно-гнездовым посевом кукурузы; девушка-агроном осталась, чтобы наладить правильное расположение гнезд. Она приветливо простилась с корреспондентом, тряхнув ему руку, а секретарю сказала:
— Вы бы дождик все-таки заказали, Яков Кузьмич, от вас ведь до бога ближе…
В железновской бригаде все было заметно лучше — и зеленеющие квадраты полей (здесь почти вся площадь была засеяна по зяби), и сам стан бригады. Кроме жилого вагончика и палатки здесь стоял вагончик — красный уголок, с батарейным приемником, шахматами, книжной полкой, плакатами и переходящим знаменем. Земля вокруг была разровнена и чисто подметена, некрашеный стол выскоблен, над дощатой будкой виднелась положенная на четыре столбика железная бочка-душ. Повариха здесь хлопотала не над вмурованным в закопченные кирпичи котлом, а у снятой с колес полевой кухни армейского образца, из трубы которой вылетал стелющийся по ветру прозрачный дым. Все тут дышало дельным порядком: и ряды бочек с горючим на опаханной площадке, и стоящая в стороне уборочная техника — три комбайна, самоходные сенокосилки, стогометатель, тракторные грабли и новые длинные лафеты-виндроуэры, окрашенные серой эмалью.
Самого Железнова на месте не оказалось, — как объяснил учетчик, его вызвал директор по рации еще с утра. Корреспондент трижды щелкнул затвором, сфотографировал с двух точек полевой стан и отдельно учетчика, попросив его взять микрофонную трубку и как бы записывать что-то в тетради. Секретарь с удовлетворением остановился у доски показателей; здесь, в отличие от других бригад, сев зерновых был закончен полностью, шла к концу и кукуруза; пахота велась на новом участке. Съездили и туда; корреспонденту не доводилось еще видеть, как поднимают целину, и он с удовольствием поглядел на широкие влажно-темные полосы, тянущиеся за тремя мощными тракторами «С-80».
Пришла, однако, пора возвращаться. На обратном пути им встретился мотоциклист. Яков Кузьмич высунулся, махнул рукой. Машина и мотоцикл затормозили.
— Привет, Железнов, — сказал секретарь, вылезая. Корреспондент вылез вслед.
Фотографии Железнова он видел в нескольких газетах и в «Огоньке», бригадир там был снят в пиджаке и светлой рубашке с галстуком. Здесь, в замусоленном комбинезоне и кепке, надетой козырьком назад, со сдвинутыми на лоб очками, пропылившийся, Железнов показался ему совсем другим, непохожим.
— Вот в гостях у тебя были, а хозяина дома нету, — улыбнулся Яков Кузьмич. — Знакомься…
— Хорошая у вас бригада, — сказал корреспондент, испытывая необходимость сказать приятное.
— Бригада ничего, толковая, — проговорил Железнов. Он сидел в седле, касаясь земли ногами.
— Что на центральной? — спросил секретарь, закуривая. — Зачем вызывали?
— Так… — Железнов бегло взглянул на корреспондента. — По личному вопросу.
— Да! — вспомнил секретарь. — Привет тебе от жены твоей.
— Как? — испуганно переспросил Железнов.
— От жены, говорю, привет, от Александры Игнатьевны. — Секретарь улыбнулся. — Дивчина толковая, даже корреспонденту понравилась, верно, товарищ корреспондент? Правда, запарились они там маленько, сев затянули.
Корреспондент, откинув крышку футляра, шагнул назад, поднимая аппарат. Железнов глядел в сторону, сжимая и отпуская тормозные рычаги на руле.
— Минуточку, — сказал корреспондент. — Вы разрешите?
Он поймал хмурый взгляд Железнова, нажал спуск, мотоцикл как бы в ответ на это взревел, пальнул пулеметной очередью и рванулся с места, подняв вихрь горчично-желтой, просвеченной солнцем пыли.
Вечером того же дня секретарь с директором молча шли вдоль растянувшегося порядка домов, кое-где неярко светящих окнами в сумраке.
Ветер, как водится в этих краях, утих, ушел на покой вместе с солнцем; дневная жара сменилась резким холодком, исходившим, казалось, от крупных лучистых звезд. Негромко постукивал движок электростанции, где-то вдали басовито гудел трактор.
Закурив на ходу, поежившись и застегнув доверху плащ-дождевик, секретарь проговорил:
— Ну и пташка, доложу я тебе!
— Да-а, — протянул директор. — Не завидую я Железнову.
— А все известность, слава, — усмехнулся в темноте секретарь. — Видно, заело ее, как в газете прочла.
— Она и не скрывает, — отозвался директор. — Так и сказала: «Я было на него уж рукой махнула, успокоилась, а как прочитала, какой он передовой да хороший…»
— Злая баба, — сплюнул секретарь.
— Изозлишься, — сказал директор. — Я ее и не виню особенно.
— Тут виноватого искать — глубоко увязнешь…