Сквозь ночь
Шрифт:
Они поднялись по ступенькам и прошли через сенцы в квадратную низкую комнату. Солнечный прямоугольник лежал на свежевымытом дощатом полу. Темнолицая женщина в подоткнутой юбке стояла, согнувшись над ведром, и отжимала тряпку.
— Вам кого? — спросила она, распрямившись и убирая со лба волосы тыльной стороной руки.
— Нам сельсовет нужно, — сказал Андрей, обводя глазами пустую комнату.
Стол, покрытый закапанной чернилами кумачовой скатертью, две скамьи, ходики, несгораемый сундучок… На стене, рядом с допотопным эриксоновским телефоном, плакат: старик, очень похожий на Джамбула,
— Нет никого, — сказала женщина. Она взяла ведро и направилась к двери.
Наташа посторонилась.
— Слыхала? — сказал Андрей и растерянно улыбнулся.
— Обед у них, что ли? — сказала Наташа.
Женщина вернулась, загремев в сенцах порожним ведром.
— У вас что, перерыв? — спросил Андрей.
— Нет, — сказала женщина. — А вы откуда?
— Издалека, — сказал Андрей. — Председатель ваш где?
— В район поехал, — сказала женщина.
— А секретарь? — спросила Наташа.
— Тоже. Обоих вызвали.
Она поправила скатерть на столе и, шмыгнув носом, взяла с подоконника большой висячий замок.
— А когда приедут? — спросил Андрей.
— Кто их знает, — сказала женщина. — Может, к вечеру. А может, на воскресенье останутся.
Андрей испуганно подумал, что завтра действительно воскресенье.
— А вы по какому делу? — спросила женщина.
— По личному, — нахмурился Андрей и с отвращением посмотрел на бережливого старика в лохматой шапке.
— Ну, в понедельник заедете, — спокойно сказала женщина. Она снова расправила пальцами скатерть и пошла к двери.
Они вышли вслед за ней. Замок лязгнул за их спинами. Где-то звонко, взахлеб залаяла собака и женский голос крикнул: «Лешка, вот я тебя! Уроки небось обратно не сделал?..»
Они пошли, глядя под ноги.
— Видала? — проговорил Андрей. — Надо же такое…
Наташа молча пожала плечами. Он покосился на нее и нерешительно сказал:
— Может, в райцентр смотаемся?
— Ну да… — усмехнулась она.
Он помолчал, озабоченно хмурясь. До райцентра километров сто пятьдесят, это точно, да еще поймай попутную… Поголосуешь часок-другой, да пока доедешь…
Он взглянул на часы. Стрелки под мутным, исцарапанным плексигласом показывали пять минут второго. В конце концов, можно еще успеть, чем черт не шутит. Не возвращаться же так.
— Слышь, Наташа, — сказал он, испытывая нарастающую потребность немедленно действовать. — Давай попробуем, а? Может, успеем?
Она молча пожала плечами и ускорила шаг.
Улица с близнецами-саманушками казалась теперь бесконечной. Мальчонка в фуражке по-прежнему стоял у камышового плетня, держа палец во рту. Он проводил их внимательным, изучающим взглядом, и Андрей отвел глаза, будто этот голопуз мог о чем-либо догадаться.
Метров сто оставалось еще до развилки, когда он услышал гуденье мотора.
— Ната! — крикнул он уже на бегу.
Она побежала за ним, а он, сорвав кепку, стал размахивать ею, крича:
— Эй!
Но злосчастные полминуты решили все. Порожняя четырехтонка, подпрыгивая на ухабах, показала им дребезжащий задний борт, и еще долго серо-желтая дымка висела над дорогой, ведущей в райцентр.
Андрей посмотрел вслед машине, боясь встретиться взглядом с Наташей, и опустился на землю. Наташа села рядом, охватив руками колени, покусывая травинку и глядя прямо перед собой застывшими, невидящими глазами. Она еще, должно быть, не отдышалась; ноздри ее коротенького, опаленного солнцем носа едва заметно вздрагивали. Андрей машинальным движением стянул с шеи красный в горошину галстук и сунул его в карман. Потом посмотрел на свои покрытые пылью полуботинки и новые суконные брюки. «Нарядился, нечего сказать…»
С востока снова послышалось ровное, стрекочущее гуденье. Он насторожился, вглядываясь в убегающую к горизонту дорогу. Гуденье усилилось, но то была не машина. Темно-зеленый «кукурузник» медленно шел над степью, слегка покачиваясь в раскаленном воздухе.
Видимо, это был тот самый, что возил из райцентра почту к ним и в другие глубинные совхозы. Возил всю весну, когда разлился Тогузак, а по дорогам впору было плыть. Возил и теперь.
Казалось, он висит на месте, не двигаясь. Но вот уже видны торчащие в стороны колеса, и белые цифры на крыльях, и проволочные растяжки между стойками, и пятиконечный — звездой — мотор. На секунду мелькнула шальная мысль: помахать ему — может, сел бы, тут ведь повсюду ровно, сплошной аэродром. Придет же такое в голову.
Он прошел прямо над ними, качнулся, и Андрей заметил летчика в темном шлеме и прямоугольных очках и даже крякнул от досады. А когда опустил голову, то увидел, что Наташа плачет.
Она сидела, все так же охватив руками колени, сжав в зубах искусанную травинку, и мелкие быстрые слезы катились по ее щекам, промывая в пыли светло-розовые дорожки.
— Ну вот, — растерянно сказал он. — Ну, что ты, вот еще… Ну, перестань…
Она отрицательно покачала головой и прикусила губу, выронив травинку. Слезы побежали еще быстрее, и одна повисла на подбородке, блестя под солнцем. Он придвинулся поближе, обнял худенькое плечо, и оно сразу задрожало под его рукой. Кусая губы, Наташа спрятала голову у него на груди.
Он смотрел на ее вздрагивающую, по-детски узкую спину, обтянутую розовым в цветочках — ее лучшим платьем, на колечки темно-русых волос и впадинку на затылке и чувствовал, что вот-вот заплачет сам. Но плакать было нельзя. Быть может, впервые в жизни от него ждали поддержки и утешения. И ему, а не ей положено было в такую минуту быть закаленным и крепким.
— Ну, успокойся, Ната, — сказал он и неумело погладил ее по голове. Плечи затряслись сильнее. Он наклонился к ее затылку и прошептал: — Ната!.. Наталко!.. Ну, что ты?..
И так он шептал, пока она не затихла. А когда он умолк, она прошептала:
— Господи, такой день…
Она подняла мокрое лицо. Нос ее покраснел, и смытая слезами пыль размазалась по щекам.
— Такой день! — с отчаянием повторила она. — Такой день испортили!
Она опять прикусила губу, и слезы покатились с новой силой.
— Ну ладно, — с нарочитой суровостью сказал он. — Чего там реветь. Это, знаешь, дело десятое, одна форма — и больше ничего.
Она отрицательно качнула головой, не переставая плакать.