Сквозь стекло ясное (Сборник рассказов)

Азимов Айзек

Тадеуш Милтон, профессор истории, задумчиво посмотрел на Блуштейна и провел рукой по седым волосам.

— Ко мне пришли какие-то правительственные агенты, которым я сообщил, что действительно встречался с Рэлсоном, — сказал историк. — Однако меня практически ничто с этим человеком не связывает. Если уж быть до конца точным, я разговаривал с ним всего несколько раз, и мы обсуждали ряд профессиональных вопросов, вот и все.

— А как он на вас вышел?

— Рэлсон написал письмо; почему именно мне, а не кому-нибудь другому, я не знаю. Примерно тогда же в одном научно-популярном журнале вышла серия моих статей. Возможно,

он их прочитал и поэтому захотел со мной встретиться.

— Понятно. А на какую тему были статьи?

— Размышления о целесообразности циклического подхода к истории. Можно ли утверждать, что каждая цивилизация должна следовать определенным законам развития и упадка точно так же, как и отдельная личность.

— Я читал Тойнби [4] , доктор Милтон.

— Ну, тогда вы понимаете, что я имею в виду.

— Когда доктор Рэлсон консультировался с вами, — спросил Блуштейн, — касалось ли это циклического подхода к истории?

4

Тойнби Арнолд Джозеф (1889 — 1975) — английский историк и социолог, создатель теории круговорота, сменяющих друг друга локальных цивилизаций, каждая из которых проходит аналогичные стадии возникновения, роста, надлома и разложения.

— Хм-м, в некотором смысле. Конечно, он не профессиональный историк и некоторые его представления об исторических и культурных тенденциях звучат весьма драматично… я бы даже сказал вульгарно. Простите меня, доктор, если я задам вопрос, не имеющий отношения к нашему разговору. Рэлсон является одним из ваших пациентов?

— Доктор Рэлсон неважно себя чувствует и находится в моем санатории. Надеюсь, вы понимаете: все, о чем мы тут с вами говорим, строго конфиденциально.

— Естественно. Прекрасно понимаю. Однако ваш ответ многое разъясняет. Некоторые идеи Рэлсона носят иррациональный характер. По-моему, он считал, что существует некая связь между так называемыми культурными скачками и разного рода катастрофами. Действительно, проследить подобные связи удается довольно часто. Величайший национальный подъем иногда совпадает с великими трагедиями. В качестве примера можно привести Нидерланды. В начале семнадцатого столетия там жили великие художники, государственные деятели и исследователи — а ведь именно в это время Нидерланды вели смертельную борьбу с самой могущественной европейской державой того времени. Когда над самими Нидерландами нависла страшная угроза, эта удивительная страна создавала империю на Дальнем Востоке, строила крепости на северном побережье Южной Америки, на юге Африки и в Северной Америке. Нидерланды сумели отразить все атаки Англии с моря. А потом, когда внешние враги были отброшены и установилась политическая стабильность, наступил упадок.

Да, конечно, такие случаи известны. Сообщества, как и отдельные личности, могут достигать расцвета в периоды жесточайших кризисов, после чего, когда все проблемы разрешены, начинается разложение. Однако доктор Рэлсон — подобное часто происходит со слишком увлекающимися людьми — начал путать причину и следствие, именно здесь ему изменило чувство реальности. Он заявил, что не война и опасности стимулируют «культурные скачки», а как раз наоборот. Утверждал, что всякий раз, когда некое сообщество людей выказывало слишком большие способности и жизненную силу, неизбежно начиналась война, которая исключала возможность дальнейшего процветания.

— Понимаю, — пробормотал Блуштейн.

— Боюсь,

я посмеялся над его теориями. Может быть, именно поэтому он так и не пришел на встречу, о которой мы с ним условились. А чуть раньше он с ужасно важным видом спросил меня, не считаю ли я странным, что такая слабая раса, как люди, сумела стать доминирующей на земле, тогда как в ее пользу говорил лишь избыточный разум. Вот тут-то я и расхохотался. Возможно, этого делать не следовало.

— Ваша реакция была совершенно естественной, — успокоил историка Блуштейн. — Не буду больше отнимать у вас время. Вы мне очень помогли.

Они пожали друг другу руки, и Тадеуш Милтон ушел.

— Вот, — сказал Дэррити, — то, что вы просили: число самоубийств среди ученых за последнее время. Эта информация вам что-нибудь говорит?

— Скорее мне следовало бы задать вам такой вопрос, — мягко возразил Блуштейн. — ФБР не производило тщательное расследование?

— Тут можно поставить на кон весь национальный долг — они действительно самоубийцы. Ошибка исключена. Расследование проводилось людьми из другого департамента. Количество самоубийств в четыре раза превышает обычный уровень, учитывая возраст, социальный статус, экономическое положение и все такое прочее.

— А как насчет британских ученых?

— Примерно то же самое.

— В Советском Союзе?

— Кто же может ответить на этот вопрос? — Инспектор наклонился вперед. — Док, надеюсь, вы не думаете, что Советы изобрели лучи, которые заставляют людей совершать самоубийство? Вот что подозрительно — в наш список попали только те ученые, которые занимаются ядерными разработками.

— В самом деле? Может быть, тут нет ничего странного. Эти физики, вне всякого сомнения, страдают от чрезмерных нервных перегрузок. Впрочем, трудно говорить об этом с уверенностью, не исследовав данный вопрос самым тщательным образом.

— Вы хотите сказать, что они жертвы собственных комплексов? — устало спросил Дэррити.

Блуштейн состроил гримасу:

— Психиатрия в последнее время стала слишком популярной. Все говорят о комплексах, неврозах, психозах, маниях и тому подобном. То, что у одного человека вызывает комплекс вины, на другого действует как снотворное. Если бы я мог поговорить с человеком, который находится на грани самоубийства, возможно, мне удалось бы разобраться в причинах его критического состояния.

— Вы же разговариваете с Рэлсоном.

— Разговариваю.

— А у него есть комплекс вины?

— Не слишком ярко выраженный. Не удивлюсь, если окажется, что его стремление к смерти уходит корнями в прошлое. Когда Рэлсону было двенадцать лет, у него на глазах под колесами автомобиля погибла мать. Отец медленно умирал от рака. Однако я не берусь утверждать, что перенесенные травмы оказали непосредственное влияние на его нынешнее состояние.

— Хочу верить, вы предпримете конкретные шаги, док, — взяв шляпу, сказал Дэррити. — Грядут важные события, куда важнее атомной бомбы. И хотя я не понимаю, как такое может быть…

Рэлсон отказался присесть.

— Я плохо спал прошлой ночью, доктор.

— Надеюсь, — сказал Блуштейн, — причина не в наших с вами разговорах.

— Я в этом не уверен. Они заставляют меня возвращаться все к той же проблеме, которая кажется совершенно неразрешимой. Как вы думаете, приятно ощущать себя частью культуры микробов?

— Мне не приходилось размышлять на эту тему… по-моему, микроб должен чувствовать себя совершенно нормально.

Рэлсон его будто не слышал.