Сквозь тернии
Шрифт:
– А я кое-чего ещё прихвачу.
Когда Яська закончил возиться с цепью и мешком, Колька был уже рядом. Улыбающийся, довольный, всем своим видом излучающий уверенность, что всё выйдет как надо.
Яська тут же поймал себя на том, что подсознательно страшится этого самого «как надо». Оно хоть и не понятно, как именно надо, однако так и кажется, что их надо, со стороны любого взрослого человека будет выглядеть, «как не надо».
Яська помотал головой – опять он увлёкся мыслительной игрой и куда-то соскальзывает или укатывается, наподобие запуленного в кусты мячика.
– Это чтобы
Яська почесал затылок.
– А чего это такое?
– Лопатка печная, темнота, – Колька качнул лопаткой в Яськину сторону, в попытке тюкнуть друга по темечку. – На такой Баба Яга в сказке пыталась Иванушку-дурачка поджарить! Неужто не знаешь?
Яська отстранился от греха подальше – ну его этого Кольку.
– Знаю я. Позабыл просто.
Колька расплылся ещё шире.
Яська не утерпел.
– Ты бы ещё совковую лопату прихватил!
– Чтобы ты ею грёб?
– Чтоб ты помалкивал.
Колька засмеялся. Потом снова сделался серьёзным, перекинул лопатку на плечё, будто часовой ружьё, и поманил за собой.
– Идём пока нас моя бабушка не вычислила.
– Боишься? – попытался пошутить Яська.
Колька остался серьёзным.
– Просто неохота врать снова.
Яська проглотил ответную колкость, и они двинули в сторону усадьбы Юлия Валентиновича.
Пробирались преимущественно задами, через жиденькие палисадники, ухоженные делянки и садики. Пару раз устраивали привал, чтобы перевести дух и полакомиться несозревшими яблоками. Так всегда: пока ждёшь, хочется всего и сразу, а как всё это разнообразие недельки через две раскинется во всём своём великолепии – на языке оскомина от одного лишь вида. Яська помнил мамины упрёки: мол, по весне годны даже яблочные соцветия съесть, а как август-месяц на дворе – так нам вроде как и ничего не надо. Человек, он такой: не постоянный в своих желаниях. И это ещё мягко сказано.
В Яськином классе училась девочка, которая, например, могла съесть селёдку и запить её сладким чаем... Секанова Людка, она такая, хлебом не корми, дай только кому-нибудь аппетит испортить своим жутким меню. Как только желудок терпит такое несносное поведение? Давно уже пора вывернуться наизнанку хотя бы профилактики ради!
Навстречу никто не попадался, так что, в конце концов, даже сделалось немного скучно. Яська открыл было рот, чтобы завести какую-нибудь беседу, но Колька тут же шикнул – пришли. Яська уставился на дощатый забор с завитушками и аккуратно скинул с плеча мешок. Приглушённо звякнуло. Колька вырос, словно из-под земли, и показал кулак.
Яська стиснул зубы, чтобы не проронить ни звука.
– Я с утра заходил к Юлию Валентиновичу, разведать, так сказать, обстановку – прикинулся, что за спичками послали, – Колька прислонил лопатку к забору и на взгляд прикинул высоту.
– Ну и?..
Колька отодрал от шорт приставучий репейник.
– С Юлием Валентиновичем проблем быть не должно. Он с самого утра засел за свои сети, так что вряд ли в ближайшее время отвлечётся на что-нибудь другое. Ещё к нему дядя Паша заходил – шоферила местный. Договорились в город ехать, только я прослушал, когда именно.
– Может уже
– Может и уехали. Сейчас другое важнее: придумать, как плоскодонку через забор перекинуть.
Яська отступил на шаг. Замер, прислушиваясь к приглушённому звону под ногами. Осмотрел забор, что возвышался на их пути непреодолимой зелёной преградой.
– Да тут метра два будет... – прикинул он, почёсывая бок. – Так-то, безо всего, не перелезешь, а с лодкой и вовсе. Ты когда всё это задумывал, разве забор не учёл?
Колька повёл плечом.
– Какая теперь разница! Идём. Что-нибудь придумаем.
Яська снова ухватился за побрякивающий мешок, но Колька приказал жестом: не надо, пусть тут остаётся. Только с тропинки нужно убрать, а то мало ли кто мимо пройти удумает...
Яська старательно запихал мешок в лопухи, Колькину лопатку – следом. Затем отошёл и расправил примятую траву. Славно вышло – никто и не подумает, что тут что-то припрятано.
Колька повёл вдоль забора. Сначала по косогору, что заканчивался вонючим отстойником, за которым раскинулся пустырь. Солнце припекало, а оттого болотная жижа противно пузырилась, испуская слезоточивые миазмы. Яська зажал нос, но и это не помогало – вдыхаемый ртом воздух каким-то непостижимым образом всё же проникал из лёгких в носоглотку, чиня непередаваемые ощущения. Колька изредка оборачивался и хрюкал, точно сытый поросёнок, – такое ощущение, что его ничто не брало.
«Ну конечно, этот и тут не упустит возможности подколоть».
Яська старался не обращать внимания – чего с балбеса возьмёшь, потом как-нибудь расквитаются.
Спустя метров сто забор резко свернул налево. Канава осталась позади, а с нею и треклятые запахи. Дышать сделалось легче, и Яська тут же принялся вертеть головой по сторонам. Они свернули в узенький переулок, что одним своим концом упирался в мостик через канаву и убегал дальше, к еловой рощице, а противоположным – сливался с центральной улицей.
На другой стороне переулка возвышалась старая водонапорная башня, сложенная из красного кирпича. Фундамент напрочь искрошился, ощетинившись рыжими проплешинами. Огромные деревянные ворота висели на покорёженных петлях, а суставчатая лапа ржавой щеколды утопала в зарослях барбариса.
Яська зажмурился и тут же снова открыл глаза. Казалось, допотопная постройка перекосилась на один бок и всем своим весом опирается на этот самый стальной сустав. Тот изогнулся, покрылся ржавой коростой, но по-прежнему противостоял нещадному времени. Точнее жил своей нелёгкой повседневной жизнью, даруя постройке надежду на будущее. Однако на деле ничего такого конечно же не было – башня ровнехонько уходила ввысь, заслоняя собой полуденное солнце.
Яська прогулялся взглядом по бойницам пустых окон, глянул на остроконечную крышу, где в разные стороны торчали куски почерневшей от дождей черепицы. Казалось, изнутри бабахнул мощный фугас, раскурочив ударной волной большую часть крыши. Кое-где сквозь кирпич и черепицу пробивалась зелень. Чуть ниже, на карнизе, ворковали голуби. Самих птиц видно не было – видимо забились в какую-то невидимую щель, – однако их скучный диалог нёсся во все стороны, словно был единственным способом бегства из-под перекосившейся крыши.