Сквозь тернии
Шрифт:
«Просто об этом, мало кто знает. А тех, кто всё же догадывается – «проснувшихся», – сразу же изолируют или устраняют, чтобы сохранить устоявшуюся идиллию. Только не идиллия всё это, а...»
Яська не на шутку испугался: почему это случилось именно с ним? Ведь он нормальный, даже на учете нигде не стоит! Откуда же лезет мрак? Для чего? Ради какой цели?!
Последовавшая догадка обожгла, похлеще огня. Если только... Если только...
«Если только ты и впрямь не «проснулся», увидев реальность такой, какая она есть на самом деле. С законами и константами – на одном берегу и с истиной жутью на берегу противоположном. Причём эта жуть не прочь заполучить тебя к себе, потому что ты опасен для
Яська почувствовал, что медленно сходит с ума.
«Это никогда не закончится, даже после смерти! Рано или поздно, Они придут. Потому что небесного Рая попросту нет. Он лишь миф в головах беспечных взрослых. А за последней чертой, или горизонтом – светит Звезда, храня свои жуткие тайны».
Яська столкнулся с дилеммой: с одной стороны – навязанная системой реальность, с другой – то, что царит во снах. Но что принять за факт, а что за вымысел? Где сокрыта истина, на каком берегу?
Яська не понимал, каким образом ему удалость достичь столь глубинных познаний, ведь детям его возраста несвойственно задумываться о столь сокровенном. Но Яська всё же задумался, более того, он смог сделать для себя кое-какие выводы. Ему открылись новые горизонты, наделённые жутким смыслом. Со всем этим было не так-то легко свыкнуться. Яська понял, что готов отдать полжизни – или всю жизнь целиком! – лишь бы всё стало как прежде. Скучно и размеренно, как то и бывает вдали от истины. Как было до жуткого заточения. Ведь забвение тем и ценно, что внутри него, как в скорлупе: кажется, что защищён... Хотя на деле всё обстоит с точностью до наоборот. Кто-то, спешащий по своим делам, так и норовит раздавить тебя ногой в лакированной туфле. Кругом – холод и суета, ты вдали от дома, в чужом мире, что населяют марионетки. Куклы, которые даже помыслить не могут о том, что каждое их очередное движение сопровождается происками сил Тьмы. Эти движения запрограммированы, а кукловод – уже внутри.
Яська медленно подошёл к окну. Откинул в сторону шторку, выглянул на улицу.
За чередой промозглости серело низкое небо. Ветви садовых яблонь чертили по губчатой поверхности проплывающих над крышей туч, смиренно распускали мокрые косы – они повиновались враждебной стихии, не в силах противиться. Граница, что в повседневности разделяла небо и землю размылась, утратила былую структуру. Казалось, небо медленно перетекает в землю, или наоборот, земля сливается с унылой серостью, навечно оставляя опостылевшую за многие тысячелетия планету Земля.
Надежда умирает последней – оттого всё так.
Яська мрачно улыбнулся. Отошёл от окна. Аккуратно обошёл кровать, силясь не угодить в ночную грязь, и замер возле шкафа. Недолго думая, распахнул дверцы, скользнул взглядом по раскачивающимся вешалкам. Дохнуло нафталином. На пол свесился старый матрас, сложенный в четверо. Яська собрался с мыслями и сдёрнул с ближней вешалки мамин дождевик – его собственный висел в коридоре на выходе. Просто не хотелось ни с кем встречаться. Именно сейчас. Даже с родной бабушкой.
Яська помнил, как он «умеет» врать, а потому был уверен, что встреча с кем бы то ни было не принесёт ничего хорошего. А поскольку у него нет доказательств реальности всего происходящего, то даже страшно представить, каков будет окончательный вердикт, в особенности после того, как из него всё же вытянут истину.
В лучшем случае, просто увезут в город, подальше от «проблемы». В худшем – попытаются снова «усыпить», посредством всевозможных «мозгоправов» и лекарств, напрочь отбивающих волю. Ведь взрослые потеряны окончательно. Как и в случае с заядлым курильщиком:
Яська ногой засунул матрас обратно. Захлопнул дверцу шкафа. Облачился в дождевик, натянул сандалии. Снова вздохнул.
«Ничего страшного, высохнут потом. Лишь бы бабушка не выследила».
Яська накинул капюшон и скользнул к окну. На полпути всё же замер, оглянулся. Схватил с кровати прыгалки, после чего больше уже не оборачивался. Росинкин кулончик лежал в кармане шорт – Яська чувствовал излучаемое им тепло даже сквозь ткань.
Яська улыбнулся. Пальцами левой руки покрепче сжал прыгалки, пальцами правой – откинул шторку и распахнул раму. Потом перевалился через подоконник и буквально увяз в бабушкиных грядках – вот незадача!
В сандалиях забулькало, не успел он и к ручью спуститься. Конечно, неприятно, но деваться некуда, так что нужно терпеть. Яська закусил нижнюю губу и устремился вперёд – про друзей он и не вспомнил. Да даже если бы и вспомнил, ещё не факт, что образумился бы. Слишком много всего на него свалилось, и разобраться со всем этим нужно было самостоятельно, дабы не вплетать в толстый клубок ещё и судьбы Тимки и Кольки. Хотя последний может вклиниться и сам по себе: так уж устроен.
Мысли были путанными и несвязными. Точнее это были даже не мысли, а какие-то разрозненные образы, что мелькали перед глазами, словно кадры склеенной наобум киноплёнки. Фокус неизменно сбивался, а оттого угнаться за сутью казалось и вовсе невозможным.
Скачущая на одной ноге Тимка... Через пару секунд на её месте оказывается серьёзная Росинка; она стоит на берегу пропасти и пускает пузыри, не в силах признать Яську. За её спиной крадётся перепончатокрылый кот – или и не кот вовсе, – понукаемый существом в капюшоне. Оно тычет в Яську крючковатым когтем и что-то шипит. Хотя нет, говорит, а шипит вроде как кот, или не кот... Потом картинка распадается на множество зернистых частей, а когда заново собирается, куда ни глянь, царит молочная река, возмущаемая сизыми водоворотами. Из сотканной в их центре бездны выпрыгивают молохи, злобно клацают зубами, стонут, возвращаясь в родную стихию. На высоком утёсе стоит знакомый великан в чёрном. Он напрочь игнорирует чужих существ: лишь почёсывает свободной рукой подбородок и всё крепче сжимает в пальцах переплёт знакомого томика. Его губы что-то шепчут. Яське кажется, молитву.
Яська спустился к ручью и направился вдоль его извилистого русла в сторону участка Юлия Валентиновича. При дожде канава пахла не столь токсично, так что можно было спуститься к самой воде и передвигаться по песчаному берегу, не страшась задохнуться.
24.
Крыша водонапорной башни терялась в беспокойной облачности – её словно засосало в небесный водоворот. Стены из красного кирпича кровоточили. Прилизанные стебли трав покрыла дурно пахнущая извёстка. Створки ворот уныло опирались друг на друга, видимо напрочь утратив смысл своего существования. Вокруг царила смерть и, в подтверждении выше сказанного, подлый ветер швырнул Яське в лицо ворох острых, как копья брызг.
Яська поморщился, выдохнул, кое-как восстановил сбившееся дыхание, снова глянул вверх. Казалось, что там, за пеленой свинцовых туч, неминуче нависла красная Звезда. Звезда, что привыкла следить за нашими страхами. Однако в унылой серости ничего не было – один сплошной волнующийся водоворот, ни намёка на присутствие чего-то извне.
«Конечно, – заюлил подлый внутренний голос, – Оно, если и тут, так, скорее всего, внутри башни. Сидит себе в темноте и ждёт не дождётся, когда к нему кто-нибудь заглянет. Например, малолетнее беспечное дитятко, уверовавшее в собственную неприкасаемость!»