Слабое звено
Шрифт:
— И каких вариантов вы от меня ждете?
— Пропишите мне седатики, — выплюнула она и поняла, что с ее вытаращенными глазами и надрывающимся голосом эта фраза прозвучала как горячечный бред сумасшедшей. Ее губы зачем-то шепотом добавили, — Пожалуйста.
— Нет, — хладнокровно ответил Игорь и ради разнообразия качнул головой.
— Почему? — задала Ирма еще более глупый вопрос, продолжая ломать ногти в попытках уцепиться покрепче за ускользающую надежду.
— Две причины. Во-первых межзвездный транспорт не комплектуется седативными препаратами, и у вас на кораблях с этим строго. Странно,
— Да… — притихшим голосом согласилась Ирма, распрощавшись с последним проблеском надежды на наркотики, — Я в курсе… Просто из головы вылетело.
— Вторая причина в том, что я вам попросту не пропишу седатики, — если бы камни умели говорить, то говорили бы именно таким тоном, — Как бы вы меня ни умоляли, но седатики — это не выход, не говоря уже о том, что это весьма опасные игры со своим здоровьем. У вас, как я понимаю, и так проблем хватает. Сильно ли вам нужны еще и проблемы с психоактивными веществами?
— Я хочу решить всего одну проблему. И пока я ее не решу, об остальных я даже думать не могу.
— В таком случае я вынужден с вами согласиться. Вы действительно дура.
У каждого человека есть свой предел терпения, и со своим пределом Ирма была настолько плохо знакома, что до этого момента лишь смутно догадывалась о том, как он выглядит. И вот предел был достигнут, и кожа на лице зажглась костром, когда вся кровь в жилах обернулась железным расплавом, выжигающим по всему телу истончившиеся оковы морального кодекса. В ней взревел вырвавшийся из пожизненного заточения гнев, и его казалось так много, что обращать его против одного Игоря совершенно бесполезно — проще было бы обернуть его против всей вселенной. Тело грозило взорваться от переполняющей его энергии, и последние монеты здравого смысла утонули в прорези неисправного автомата по раздаче успокоительных.
Ладонь описала широкую дугу.
Очнулась она уже стоя одним коленом на столешнице, и ее рука горела болью от хлесткого контакта с колючей мужской щекой. На нее смотрели два обескураженных карих глаза, наполненные настолько плотно упакованными эмоциями, что различить их не представлялось возможным. Сделав глубокий вдох, Ирма слезла со стола, одернула задравшуюся куртку, разжала до боли стиснутые челюсти и постаралась произнести как можно более спокойным тоном:
— Мне нужна помощь.
— Поищите ее в другом месте! — приподнял он свой тон, словно общаясь со строптивым ребенком, и поскреб ногтями покрасневшую кожу на щеке.
— Мне больше негде ее искать.
— Тогда вам придется дождаться прибытия на Нерву.
— Я не могу ждать прибытия. Вы что, не видите, что я тону? К тому моменту, когда мы прибудем на Нерву, я захлебнусь, и для меня все будет кончено.
— Возможно, это и к лучшему, — его взгляд дрогнул, рефлекторно пробежавшись по ее рукам.
— А вы когда-нибудь тонули?
— Очень давно, в детстве.
— Тогда советую вам немедленно вспомнить, каково это — тонуть, — она поочередно выдавливала из себя слова, рвущиеся наружу, словно просроченный окунь в томатном соусе, — Когда вы начинаете захлебываться, у вас в голове есть лишь один позыв — ухватиться за что-нибудь. Даже если это будет другой человек, которого вы утянете с собой на дно. И поверьте мне, ухватиться
— Мне стоит воспринимать эти слова как угрозу? — его брови приподнялись от удивления.
— О, да, это угроза, — кивнула Ирма, — И вы просто обязаны понять меня и воспринять всерьез мои намерения. Вы, как и я, дорожите своей карьерой. И либо мы оба получим того, что желаем, либо оба отправимся ко дну.
— Это большая ошибка, Ирма.
— Нет, потому что вы найдете способ помочь мне, — произнесла Ирма так, словно оказалась в рабовладельческом строе и диктовала свою волю наиболее преданному рабу, — В противном случае терять мне нечего.
— Даже совесть?
— Там сейчас тридцать человек поочередно трудятся над тем, чтобы не уронить честь нашей компании, а я вынуждена отсиживаться здесь мертвым грузом — вот о чем сейчас щебечет мне моя совесть! — почти прорычала она от сдавившей глотку злости, — И уж точно моей совести не повредит тот факт, что в медицинской сфере будет одним алкоголиком меньше!
— Бывшим, — только и смог добавить он сквозь пелену шока, сковавшую все его тело.
— Не важно. Докажите мне свою медицинскую состоятельность, — Ирма попятилась к дверям, не сводя глаз с его неподвижной фигуры, — или признайте, что ваше назначение сюда было такой же большой ошибкой, как и мое! Даю вам неделю!
Игорю впервые за долгое время нечего было ответить, и ему лишь оставалось смотреть на нее с потерянным выражением на лице. Ирма вышла из лазарета и с тихим утробным ревом сквозь сжатые зубы попыталась насильно вернуть себе способность к адекватным поступкам. Голос разума молчал, зато взбесившаяся кровь в ушах нашептывала ей сделать что-нибудь глупое. Она бездумно подчинилась нерациональным позывам и в сердцах пнула ни в чем не повинную переборку. Твердый металл болезненно дал сдачи, спросил, что она только что натворила, и напомнил ей, что она дура.
Если во вселенной и была сила, способная заставить Михала Ковальски переступить закон, то Ленар ничего о ней не слышал. К несчастью это распространялось не только на юридические законы, но и законы гостеприимства, по которым встреча двух капитанов обязательно должна пройти сидя за столом с небольшой чайной церемонией, и никакие деловые разговоры не должны начаться раньше чаепития. Возможно, Ленар его не так понял, и Михал лишь использовал этот предлог для издевки, желая помучить капитана, с которого началась вся череда неудач. Так или иначе, пока вода в чайнике закипала, в Ленаре закипало нетерпение, его глаза нервно бегали по гладкой и стерильной кают-компании в поисках занятий, а ноги начали отбивать под столом неумелую чечетку с неуловимым мотивом.
Когда дымящиеся кружки с глухим ударом встали на стол, напоминая две градирни, Ленар взял фальстарт и протараторил:
— А теперь мы наконец-то можем обсудить подро…
Михал прервал его оттопыренным указательным пальцем и молча поднес свою кружку к лицу, выглядывая из-за керамического ободка выжидающим взглядом. Ленар сделал в ответ несколько торопливых глотков. Болезненное кряхтение натужно выдавилось из его ошпаренной глотки, а из левого глаза прочертила мокрую дорожку скупая слеза. Лишь после этого Михал понял, что можно начинать разговор.