Сладкая отрава
Шрифт:
Я больше не сомневаюсь в том, что Одейр неровно дышит к рыжеволосой Победительнице, а она отвечает ему взаимностью. Энни милая девушка, немного странная и запуганная, но она преображается, когда рядом оказывается Финник. Они спасают друг друга, как когда-то спасались мы с Китнисс… Хотя нет, не так. Я спасал Китнисс, а ей было все равно.
Клариссу я вижу почти каждый день, но мы не касаемся в разговорах той ночи, которую провели вместе. Я ужасно напугал ее своими криками, когда пришли очередные кошмары, тем не менее, она осталась до утра, а я рассказал ей практически все, что накопилось на душе. О детстве, о Китнисс, о том,
Сегодня мы с Финником отправились во Второй, где по данным разведки уже несколько дней находятся лидеры повстанцев. Наш планолет кружит над Дистриктом, и я могу рассмотреть, что Второй состоит из нескольких городков, расположенных в горах. Меня интересует самый крупный город и гора, в народе прозванная Орешком, потому как она считается неприступной – в ее сердце собрана половина военной мощи Капитолия. Внешне это обыкновенная гора, испещренная шахтами, с несколькими входами снаружи, однако внутри – огромные пещеры, скрывающие от посторонних глаз летательные аппараты, ядерные ракеты и прочее. По словам Сноу, этот город-гора опутан всей необходимой инфраструктурой: казармы, склады оружия, залы для собраний и так далее.
Крайние деревни оказались полностью во власти мятежников, а поселение вокруг Орешка разделилось на два оппозиционных лагеря. Повстанцы оккупировали дальнюю часть города, а граница нейтральной территории пролегла через площадь перед Домом правосудия, на которой из года в год проходила Жатва. Со дня на день начнутся бои, это неизбежно, поскольку напряжение нарастает и требует выхода. Большая часть населения Дистрикта лояльна к Капитолию, поскольку власть всегда была благосклоннее к местным жителям, чем, скажем, к обитателям Двенадцатого. Однако, есть те, кто все же надеется на лучшую жизнь под защитой Тринадцатого.
Меня и Финника пропускают на базу, расположенную внутри Орешка, и мы оба поражаемся тому, как устрашающе могуществен Капитолий на самом деле. Всего несколько ядерных бомб из припрятанных в самых глубоких помещениях могли бы разнести наши родные Дистрикты в щепки, если бы Сноу это зачем-то понадобилось. Длинные аккуратные ряды новеньких планолетов, заполненные до отказа камеры с оружием, лаборатории, оснащенные по последнему слову техники. Мы располагаемся в одной из казарм, но фактически все время проводим в Штабе Орешка, собирая данные о положении врага.
Ночь и следующий день проходят относительно спокойно: планолеты повстанцев, не переставая, кружат вокруг горы, но не доставляют нам серьезного беспокойства. Только к вечеру мятежники начинают обстреливать эскалаторы, ведущие на горные вершины. Сеть «дорожек» для подачи камня сотрясается под натиском ударяющихся бомб, и местные командиры, наконец, дают команду открыть встречный огонь.
Внутри, в помещениях до отказа заполненных миротворцами, нарастает паника. Воют сирены. Освещение начинает барахлить: лампы то тухнут совсем, то загораются неровным, мигающим, светом, чтобы вскоре потухнуть вновь. Я чувствую на языке пыль, заполнившую воздух, и понимаю, что несокрушимый Орешек может не устоять и похоронить в своих недрах тех, кто не успеет выбраться.
– Срочная эвакуация! – командую я, но главный миротворец, насколько я помню, его зовут Крэйг, не обращает на меня ни малейшего внимания. – Нужно поднять вверх планолеты! – ору я до хрипоты, и несколько человек поворачиваются на мой голос, тревожно переглядываясь.
Финник поддерживает меня, и мы пускаемся бегом от командного Штаба, направляясь на взлетную площадку, и созывая по пути всех, до кого можем докричаться – полагаю, времени остается с каждой секундой все меньше и меньше. Кое-где начинаются пожары, и несчастные раненные кричат, подпитывая общий страх и сея ужас. Я чувствую, как кожу то и дело неприятно жжет, когда я оказываюсь поблизости от открытого огня. В глазах Финника отражается мой собственный страх, едва прикрытый решимостью выбраться отсюда.
Под нашим с Одейром руководством те, кто все-таки ослушался Крейга и хочет спасти свою жизнь, устремляются к летательным аппаратам, рассаживаясь по местам. Я едва слышу сам себя: гул от сотни взревевших двигателей и доносящиеся до меня вопли людей оглушают, но все-таки ору, срывая голос, созывая последних людей на борт.
Планолеты взмывают воздух и, покружившись, вырываются из еще распахнутых ворот. Мой планолет последний, и я чувствую, как нас подбрасывает от взрывной волны, сбивая с курса, когда происходит взрыв в одной из отработанных шахт. Несмотря на то, что я пристегнут ремнями, я больно ударяюсь головой о спинку сидения, и из моего горла вырывается стон. По лицу стекают капли грязного пота.
Из закопченного окна планолета я вижу людей: падающих, толкающихся и словно муравьи карабкающихся вдоль склонов, недалеко от входов. До моих ушей доносятся их вопли, и сердце бьется, как сумасшедшее: могу ли я чем-то помочь этим людям?
Целыми участками горная порода начинает рушиться, сползая вниз и сметая все на своем пути. Тонны камней, грязи и мелкой шахтовой выработки устремляются к входам в шахту, заваливая их и блокируя внутри тех, кто не успел выбраться.
К небу вздымаются облака пыли и гравия, такие густые, что я перестаю различать что-либо в своем окне. Громы взрывов еще раздаются где-то внутри горы, а я понимаю – сотни людей похоронены в Орешке заживо. Гробница захлопнулась, чтобы не выпустить своих жертв.
Остатки военно-воздушных сил Капитолия приземляются на соседней горе – огромной, насколько позволяет видеть вечерняя темнота, территории, и выжившие командиры, в том числе и я с Финником, устремляются наружу, собирая срочный совет. Кто-то предлагает вернуться и попытаться спасти тех, кто остался. Но глядя вдаль на полыхающую, словно факел, и раскаленную до красна от горящего угля гору, я понимаю, что спасать фактически некого. Во мне закипает ярость, подпитываемая болью от творящейся несправедливости. Разве то, что случилось, оправдывает великую цель повстанцев? «Такой» должна быть свобода от власти Капитолия?
Мастерс, один из миротворцев, объявивший себя главным среди уцелевшей армии, предлагает в экстренном порядке нанести удар по притаившимся мятежникам, пока те поглощены сладостью своей победы. Несколько миротворцев поворачиваются ко мне, словно, ожидая моего приказа, и я уверенно киваю, повинуясь открывшейся мне жажде мщения. Те, кто продолжают кричать от боли на склонах Орешка; те, кто оказался погребенным в недрах горы, и те, кто никогда не дождется своих отцов, братьев и мужей домой… Ради всех этих людей, убитых из-за неясной цели «стать свободными», я принимаю решение наступать.