Сладкая отрава
Шрифт:
– Холодно, – говорит она, сбрасывая с себя простынь. Я успеваю шумно выдохнуть при взгляде на ее обнаженную грудь и радуюсь, когда Китнисс обхватывает себя руками, пытаясь сохранить остатки собственного тепла и заодно прикрывая от меня то, на что я не имею права смотреть.
Регулирую воду, теперь это больше похоже на приятный прохладный дождь. Я изо всех сил стараюсь не думать о том, как доступна сейчас любимая, иначе, знаю, – сойду с ума: Китнисс рядом, но по-прежнему запретна для меня. Кажется, она даже успокоилась. Быть может приступ можно остановить холодным душем? Однако любимая снова
Рывком Китнисс бросается ко мне, но я успеваю отвернуться. Мы ходим по лезвию ножа. Я все больше сомневаюсь, что у меня хватит силы воли противостоять соблазну. Вот уж точно: бойтесь своих желаний. Еще неделю назад, засыпая на своей половине кровати, отгороженной от Китнисс высоким рядом подушек, я и мечтать не мог, что стану объектом ее вожделения. Стоп. Ну отчего так больно знать, что причина не в самой Китнисс, воспылавшей ко мне страстью, а в коварной шутке Сноу? Президент – мастер изощренных пыток. Даже прикажи он сдирать с меня кожу кусками, наверное, было бы не так больно, как видеть исходящую от желания Китнисс, и знать, что не можешь позволить себе разделить с ней это пламя.
Притягиваю Китнисс ближе, ухватив ее руки за запястья. Медленно опускаюсь на пол душевой кабины, прижимая свою девочку ближе. Она сопротивляется: дергается, пытается тереться об меня, выгибается, отчего я раз за разом смотрю на два красивых бугорка, увенчанных розовыми бутонами. Пульсация в паху разбивает в дребезги все мои добрые намерения. Каждое движение Китнисс отзывается во мне ноющей болью. Я хочу ее. Хочу нашей близости. Как мне пережить эту ночь и все последующие? Кое-как оборачиваю простынь вокруг Китнисс, прикрывая ее наготу. Целую в мокрую макушку и шепчу ее имя.
Время тянется бесконечно долго; минуты, должно быть, прекратили свой бег, потому что проходит целая вечность, прежде чем Китнисс действительно успокаивается. Она больше не вырывает свои руки из моих, не покрывает мою шею сладкими поцелуями, а только сидит рядом, отделенная от остального мира стеной теплого дождя из крана над нашими головами.
Неожиданно я чувствую, как напряглось ее тело: жесткая спина, сжавшиеся в кулаки кисти рук. Какое-то внутреннее чутье подсказывает мне, что отрава прекратила свое действие. Ослабляю хватку и почти сразу встречаюсь с растерянным взглядом серых глаз. Секунда, и Китнисс вскакивает, придерживая белую ткань простыни. На ее лице калейдоскопом сменяются эмоции: от удивления до секундной вспышки гнева и, наконец, остается стыд, полыхающий красными пятнами на ее щеках.
– Я… – рот Китнисс то открывается, то закрывается, но слова не идут с языка. – Извини, – все-таки выдавливает она и вылетает из душа, ударяясь о дверной косяк плечом.
Я остаюсь сидеть на месте. Прижимаю к груди колени, запускаю обе руки в волосы. Непроизвольно морщусь, когда между ног снова чувствую дискомфорт – Китнисс ушла, но мое тело не готово ее отпустить. Встаю, поворачивая вентиль,– ледяная вода касается моей разгоряченной кожи, постепенно притупляя ощущения и возвращая стойкость духа.
Китнисс нигде не видно, только в гостиной закрыта дверь, и я слышу неясные звуки, похожие на приглушенное всхлипывание. Неужели моя девочка плачет? Я уже заношу руку, готовый постучаться и войти, но одергиваю себя. Вряд ли сейчас ей нужно мое общество. В очередной раз обещаю себе отомстить когда-нибудь Сноу за весь тот ужас, через который он заставляет пройти мою любимую.
Я надеялся, что она не помнит приступов. Кажется, я ошибался. Вчера весь день она словно хотела о чем-то спросить, но не решалась, и сегодня… Она извинилась.
Китнисс все помнит.
Возможно даже, она вполне понимает и то, что творит ночью, но ее разум заключен в плен кантаридина, не давая управлять телом? Как же мне хочется обнять ее, успокоить, пообещать, что я не позарюсь на то, что мне не принадлежит. Поклясться, что я на ее стороне, какие бы пытки не придумал для нас Президент.
Но мы так и остаемся каждый по свою сторону баррикад – между нами тонкая с виду деревянная дверь, а на самом деле пропасть невообразимой ширины.
День проходит бесконечными пустыми минутами, тянущимися одна за другой. Китнисс выходит из своей добровольной камеры заключения только во второй половине дня, хотя я несколько раз звал ее завтракать, просил разрешить мне войти или хотя бы поговорить через дверь. Все пустое.
Наконец любимая сидит передо мной в коротких домашних шортах и белой кофточке, застегнутой на длинный ряд пуговиц. Моя девочка избегает прямого взгляда. На ее щеках то и дело вспыхивает румянец, и она дергается, будто порываясь уйти. Я болтаю обо всем на свете, лишь бы как-то скрасить гнетущее молчание с ее стороны, но это мало помогает – Китнисс не смеется над моими шутками, не сочувствует героям грустных историй и не поддакивает, когда я рассказываю про старых друзей.
– Я голодная, – наконец говорит она, и я тут же пододвигаю к ней тарелку со свежим салатом и блюдце с парой мясных пирогов.
Китнисс смотрит на них, не моргая, и, поджав губы, осторожно качает головой.
– Спасибо, – произносит она, – но я подожду, пока принесут заказанные ребрышки в сырном соусе и картофельное пюре.
Мне обидно, что она отказалась принять от меня даже такую малость, как еда. И больно, от того, что скоро мой кошмар и одновременно самая сладостная пытка на свете начнутся вновь.
Курьер не заставляет себя долго ждать – в привычное время передо мной оказываются пакеты с надписями «Пит» и «Китнисс». В своем пакете я нахожу конверт с аккуратно выведенным словом в нижнем углу «Конфиденциально». Прячу его в карман, поглядывая на свою девочку, – она увлеченно работает ложкой, с аппетитом поглощая ядовитые угощения.
Выхожу в гостиную, распечатываю письмо.
«Мистер Мелларк, у Вас еще есть время передумать. Взвесьте все за и против. Мистер Хоторн будет в вашем распоряжении уже завтра к вечеру. И потрудитесь сами изложить ему суть предстоящей миссии».
Подписи нет, но она и не нужна. Кориолан Сноу.
Гейл приедет уже завтра.
Мне придется самому попросить его овладеть Китнисс.
Хоторн должен стать отцом ее ребенка.
Я не смогу.
Это слишком больно, я не справлюсь.