Сладкая отрава
Шрифт:
– Будешь чай? – спрашиваю я.
Темная головка любимой, наконец, поворачивается в мою сторону, серые глаза излучают холодную злость.
– Чай, Пит? – раздраженно говорит она. – После всего, что с нами случилось, лучшее, что ты можешь предложить это чашку дурацкого чая?
Вздыхаю, откидывая голову на высокую спинку дивана. Прикрываю рукой глаза. Интересно, что по ее мнению я должен делать? Пойти повеситься? И мне противно от того, что, возможно, я прав.
– Китнисс, – начинаю я, – все случилось не сегодня. Разговор с Президентом лишь последствия.
Она отворачивается, снова тыкая по кнопкам на пульте.
– Конечно, не сегодня! – бурчит она. – Надо просто расслабиться и подождать, пока Сноу не сделает из меня свиноматку, рожающую детей по его приказу!
Я сжимаю кулаки, стараясь погасить вспышку гнева. На себя, на нее. На Сноу, из-за которого мы все страдаем.
– Мне жаль, – говорю я, – Если бы я знал, что все так выйдет, промолчал бы на интервью. Нас бы отправили на Арену, и ты, я уверен, смогла бы вернуться, а я, наконец, освободил тебя от своего общества!..
Чувствую, как на глазах выступают слезы, но не хочу, чтобы Китнисс их видела. Резко встаю и поспешно ухожу прочь, скрываясь на кухне за закрытой дверью. Стою, упершись лбом в толстое оконное стекло. Внизу вечерний Капитолий, красивый в своей претенциозной роскоши: город, наполненный жизнью. И только в моей квартирке жизни нет.
Плачу. Мне не стыдно, меня никто не видит. Чувствую, что не могу больше терпеть боль, сжигающую меня изнутри. Китнисс не любит. Я ей не нужен. И моя вина, что она несчастная. Я погубил ее жизнь. Как жаль, что ничего нельзя изменить.
Мне кажется, я слышу легкие шаги за спиной. Зажмуриваюсь, когда руки Китнисс обхватывают меня за талию, и резко выдыхаю, когда она прижимается к моей спине. Это сошло бы за ласку любящей женщины, если бы я не знал, насколько я ей безразличен.
– Прости, – шепчет она спустя долгие минуты. – Ты ни в чем не виноват. Это все Сноу, и я злюсь на него, а не на тебя.
Медленно поворачиваюсь в кольце ее рук, Китнисс не отходит. Наши глаза встречаются, а я несмело обнимаю ее. Моя девочка выглядит подавленной, и в глазах блестят слезы. Целую ее в лоб, и Китнисс прижимается ко мне, положив голову на плечо. Вдыхаю аромат ее волос, каждой клеточкой тела впитывая долгожданную близость любимой. В такие моменты мне хочется верить, что не все, что было между нами – игра на публику. Я нужен ей. Пусть редко, но все-таки бывают минуты, когда я ей необходим.
– Я боюсь, – говорит Китнисс, теснее прижимаясь ко мне. – Я не хочу выходить замуж и рожать ребенка только по велению Сноу. Что нам делать, Пит? – спрашивает она.
У меня нет ответа.
Китнисс не обязательно даже говорить об этом вслух, я знаю, что она имеет в виду – она не хочет всю оставшуюся жизнь мучиться, живя со мной под одной крышей, и растить ребенка, зачатого от меня. Больно. Очень больно. Я не могу исчезнуть из ее жизни – мне не позволят, даже если я наберусь смелости и решимости сделать это. А вот ребенок… Я переживу любые муки, лишь бы Китнисс была счастлива хоть несколько ночей, которые судьба отведет ей с Гейлом.
– А если это будет не мой ребенок? – спрашиваю я, дрожащим голосом.
Тело Китнисс напрягается, она больше не прижимается ко мне. Серые глаза внимательно смотрят на меня.
– А чей? – хмуря брови, уточняет она.
Язык отказывается произносить имя соперника, ревность скручивает внутренности в тугой узел, но я все-таки заставляю себя сказать: – Гейла…
Китнисс отстраняется, делает шаг в сторону. Чувствую противную пустоту рядом, а те места на теле, которые еще недавно знали тепло любимой, ноют, как от боли. Моя девочка прикусывает губу, ее лицо сосредоточено и серьезно.
– Это невозможно, Пит, – осторожно отвечает она. – Никто не позволит.
Я благодарен ей за то, что Китнисс щадит мои чувства, не признавая вслух, что с Гейлом все могло бы быть иначе… «Никто не позволит», сказала она. «Но я бы хотела», услышал я между строк.
Отхожу к раковине, смачиваю лицо в ледяной воде, смывая старые слезы и не давая пролиться новым. Все пустое, Китнисс не виновата. Только я.
– Предложение с чаем все еще актуально, – говорю я, меняя тему.
Моя любимая кивает, усаживаясь на высокий стул, а я ставлю чайник. Молчим. Неловко и тоскливо. Стук в дверь заставляет меня вздрогнуть.
– Кто это? – удивляется Китнисс. – Пойду, посмотрю.
Она буквально вылетает из кухни, очевидно, воспользовавшись благовидным предлогом, чтобы не торчать тут со мной. Пока ее нет, разливаю кипяток по чашкам, ставлю по центру стола тарелку с парой сырных булочек, которые испек утром. Китнисс возвращается с двумя большими пакетами, зажатыми в руках. На одном из них написано ее имя, на втором – мое.
– Что в них? – спрашиваю я заинтересованно, когда она протягивает мне мой пакет.
В нем еда – те блюда, которые я люблю. Всегда поражался, почему Сноу приказал нас кормить – я мог бы готовить и сам, но указ Президента не нарушают – каждый день мы получаем пищу, готовую к употреблению, только до этого дня меню всегда было общим. Из своего пакета Китнисс извлекает на свет несколько контейнеров, также наполненных едой. И, когда мне кажется, что ее пакет уже пуст, моя девочка достает оттуда продолговатый футляр серого цвета. К нему прикреплена бирка.
– Лекарство для иммунной системы. Подпись Доктор Корпиус,– читает Китнисс, открывая футляр. В нем шприц, наполненный каким-то желтым раствором. – Раньше такого не было. Почему?
Я знаю «почему». Потому что раньше никто не пытался накачать Китнисс возбуждающим ядом! Выхватываю футляр из ее рук и, переломив его пополам вместе со шприцем, выбрасываю все в мусорное ведро.
– Что ты делаешь? – восклицает Китнисс, глядя на меня широко распахнутыми глазами.
– Я… Твоя иммунная система справится и без лекарств, – поспешно говорю я, не зная, что еще придумать.
Китнисс хмурится, сложив руки на груди в замок, но не спорит. Она осматривает контейнеры с едой и сообщает, что проголодалась