Сладкая отрава
Шрифт:
– Я верю в это, Пит, – заботливо говорит она, проводя рукой по моим волосам. – Ты пережил Голодные игры, ты справился с мучениями, которым тебя подверг Сноу, ты даже избежал казни, когда убили самого Президента, – продолжает Прим. – Ты пошел в Гильдию из-за Китнисс?
Киваю. Мои щеки все еще пылают от признания, сорвавшегося с губ. «Люблю ее, люблю, люблю…»
– Ты справишься, – подбадривает меня девушка. – Ты ведь постараешься?
– Да, – уверенно говорю я. – Я постараюсь вернуться! Мне очень нужно вернуться
***
Дом. Я назвал Двенадцатый дистрикт своим домом? Даже странно: я прожил много месяцев в Капитолии, уже несколько лет живу во Втором, а своим домом по-прежнему считаю далекий шахтерский Дистрикт. Как причудлива бывает жизнь…
Выхожу из ювелирной мастерской, сжимая в руках маленькую коробочку. В ней – подарок на день рождения Китнисс. Тот камень, турмалин, который был у меня, превратился в красивый кулон, подвешенный на серебряную цепочку. «… Возрождает и поддерживает любовь…». Мне бы очень хотелось, чтобы это оказалось правдой, или чтобы Китнисс хотя бы порадовалась, получив кулон.
На вокзале меня ждут Прим и Хоторн. Охотник хмур и не приветлив. Сестра Китнисс, которая согласилась поехать в Двенадцатый только ради того, чтобы передать мой подарок, стоит чуть не плача.
– Что случилось, Прим? – спрашиваю я.
– Мама, – всхлипывая, произносит девушка, – она заболела. Китнисс сказала, что ей совсем плохо…
– Все будет хорошо, – стараюсь утешить ее я. – Твоя мама обязательно поправится!
– Я надеюсь, – бормочет Примроуз, хлюпая носом.
– Принес? – интересуется Гейл, недобро поглядывая на меня и младшую Эвердин.
– Да, – отвечаю я. – Вот…
– Давай, – тихо просит Прим.
Я протягиваю ей пакет, в котором лежат две коробки: побольше и поменьше. Два подарка: для сына и бывшей жены. За все прошедшие месяцы я так и не решился отправить свистульку Колину: каждый раз, когда я собирался, мне казалось, что Китнисс не одобрит этого – сам не знаю почему. Может, я просто трус: боюсь, что Сойка никогда не простит меня, и оттягиваю момент истины так надолго, как только могу?
– Я все ей передам, Пит, – говорит Примроуз. – Наверняка, Китнисс понравятся подарки…
– И Колину, – поправляю ее я.
– Да, им обоим, – слабо улыбается девушка.
Я наблюдаю, как Прим поднимется в вагон поезда, как следом заходит Хоторн. На сердце неспокойно: охотник едет к Китнисс. Они будут общаться, может даже, она его поцелует… Как друга? Мотаю головой, конечно, как друга! И все-таки я ревную… До боли в сердце ревную.
Китнисс дождись меня! Только дождись!
Я делаю все, чтобы меня выбрали в число троих победителей, которые получат свободу.
Я горы сверну, чтобы вернуться к тебе в Двенадцатый, и буду молить о твоем прощении столько, сколько придется.
Я люблю тебя, Китнисс Эвердин!
Люблю больше жизни! Ты и сын для меня сама жизнь!
***
Вдыхаю полной грудью,
Поезд, который привез меня сюда, издав протяжный свист, отходит от перрона. Почти все пассажиры уже покинули платформу, остался только я да несколько замешкавшихся девушек, запутавшихся, где чья сумка. Меня никто не встречает, я никому не сказал, что приеду – боялся сглазить.
Минуло неполные два года с тех пор, как я простился с Примроуз и Гейлом, отправив их к больной матери Китнисс. С того времени я не общался ни с кем, кто хоть как-то был связан с Сойкой, а все мои дни сливались один в другой. Я не разгибал спину, корпя над учебниками, проводил часы, пробуя на практике все полученные знания… Я не спал ночами, готовясь к экзаменам и… у меня получилось!
Я – один из трех, кому правительство Панема выдало документ о полной амнистии и снятии всех прежних обвинений. Так странно было видеть подпись Койн, которой почти пять лет назад она приговорила меня к пожизненной ссылке, а теперь ее закорючка стояла на бумаге, гласящей, что я свободен.
Еще раз глубоко вздыхаю и, прихватив чемодан с нехитрыми пожитками, направляюсь в сторону Деревни победителей. Намеренно обхожу стороной место, где когда-то стояла пекарня моей семьи, – я успею почтить память мертвых, сейчас я слишком спешу к живым.
Тропинка, ведущая к Деревне победителей, кажется мне дорогой в счастливое будущее: как я ждал этого момента, сколько раз я запрещал себе мечтать об этом, но все равно надеялся… Я уже вижу ворота, а почти сразу за забором, по правую сторону, дом Китнисс. Из трубы идет приветливый дымок, вокруг дома на клумбах высажены яркие цветы. Никогда еще жилище Китнисс не выглядело таким уютным.
Подхожу ближе: с толстой ветки дерева свисают подвесные качели, рядом установлена песочница, в центре которой победно торчит ручка детской лопатки. Сердце учащенно бьется, но я чувствую страх. Годы, долгие годы…
Я обниму Колина. Я поцелую Китнисс.
У нас все получится!
Мы станем семьей!
Поднимаюсь на крыльцо, стучу в дверь.
– Сейчас! – доносится изнутри звонкий женский голос. Он – музыка для моих ушей: голос Китнисс я никогда не забывал, да и вряд ли смог бы забыть.
Секунды складываются в минуту, потом в две. Я неловко переминаюсь с ноги на ногу. У меня в руках букет цветов для Китнисс и мягкая игрушка для сына.
Я соскучился, безумно, безудержно!
Наконец, деревянная дверь неспешно открывается, и улыбка медленно сползает с моего лица. Передо мной стоит Хоторн, держа на руках спящего темноволосого мальчика лет пяти. Ребенок доверчиво свернулся калачиком, прильнув к груди охотника и обнимая его своими ручонками. На Гейле простые домашние штаны и кольцо на безымянном пальце.