Сладкая улыбка зависти
Шрифт:
– И что же мне теперь делать? – поинтересовался Алексей.
– Ты должен поговорить с Курским, спросить о его чувствах. Пока Ольга уверена, что их любовь была взаимной, она не посмотрит ни на кого другого.
– Господи! Ну почему я должен это делать?! Давай оставим всё как есть!
– Ты – её брат и опекун, – твёрдо сказала Катя, – если ты не хочешь это делать, я поговорю с князем Сергеем сама!
Гневная гримаса, исказившая лицо её мужа не оставила сомнений в его чувствах.
– Нет уж, уволь, я сам как-нибудь справлюсь с делами своей семьи.
– Вот и прекрасно, а сейчас пообещай это Ольге!
С видом узревшего красную тряпку быка Алексей тяжело вздохнул, но всё-таки сказал:
– Холли, я поговорю с Курским. Если он разделяет твои чувства, я не буду стоять на вашем пути.
– Правда?.. – сквозь слёзы спросила княжна.
– Я обещаю! По-моему, я ещё ни разу тебя не обманул, – рассердился Черкасский и, уже не сдержавшись, крикнул: – Идите обе, оставьте меня одного!
Поняв, что сейчас лучше отступить, Катя обняла золовку и повела к двери. Алексей остался один. Он взял из витрины самую большую из отцовских трубок, нашёл в шкатулке табак и закурил. Признание сестры выбило князя из колеи. Он до сих пор так и не смог изжить постыдное ревнивое чувство к красавцу-дипломату, за которого Катя чуть было не вышла замуж. Умом Алексей всё понимал и верил жене, объяснившей, что она считала князя Сергея лишь другом, но чувства не ладили с разумом. Ревность шептала, что жена всё-таки нашла другого мужчину, способного его заменить.
«Да, ревность – плохой советчик, – размышлял Алексей, – но как от неё избавиться? Мы все – образованные светские люди, а чувствуем то же, что и бедняга-матрос, вернувшийся из плавания и узнавший, что его подруга ушла к боцману».
Впрочем, собственные чувства могли и подождать, ведь решалась судьба младшей сестры. Ольга всегда была в семье любимицей, её лелеяли и баловали, а теперь старший брат собирался лишить её самой заветной мечты. Но князь не считал Ольгу взрослой, он предполагал, что дитя поплачет и забудет, так что незачем осложнять жизнь всей семье из-за глупого ребячества.
Алексей, конечно же, дал слово, но он возвращался в Петербург, а Курский жил в Лондоне, и неизвестно, сколько времени пройдёт, прежде чем они встретятся. А пока хорошо бы найти сестре занятие… Фрейлина! Это почётная, но нелёгкая служба. Самое время сделать Холли фрейлиной!
Нащупав выход из положения, Алексей повеселел. Императрица-мать слишком властна и деятельна, чтобы отдавать сестру в её власть. Оставалась лишь Елизавета Алексеевна. Решив поговорить с императрицей и попросить самого Александра Павловича о месте фрейлины для сестры, Алексей выбил трубку и отправился в спальню, где собирался ещё раз поговорить с женой.
Катя лежала в постели. Два светлых, как серебро, глаза в игольчатой раме угольно-чёрных ресниц пристально уставились на мужа. Похоже, что увиденное княгиню не устроило, и она вновь завела прежний разговор:
– Бедная Ольга просто в отчаянии!.. Она не хочет ехать с нами в столицу, просит оставить её с Лизой.
Алексей хмыкнул:
– Пусть остаётся! В Москве с Курским она точно не встретится.
– Но ты при случае поговоришь с князем Сергеем?
– Поговорю, но пока эта встреча в обозримом будущем не планируется, я решил сделать Ольгу фрейлиной. Императрица Елизавета Алексеевна – чудесная женщина, я уверен, что она тепло отнесётся к сестре и возьмётся её опекать.
– Фрейлина императрицы? Большая честь для девушки! – оценила Катя, но муж уловил в её голосе нотки сомнения.
– Вот именно – большая честь для девушки и для её семьи! – твёрдо выдержав взгляд жены, подтвердил Черкасский. – К тому же Ольга увидит всех лучших женихов страны, возможно, она передумает и не будет искать встреч с Курским.
– Ну, на это надеяться не стоит, твоя сестра – человек верный и цельный, да и чувство у неё сильное.
– Ты тоже – цельный и верный человек, и чувства у тебя сильные, но ведь ты забыла меня, когда собралась замуж за того же Курского, – не удержался Алексей.
– Я тысячу раз тебе всё объясняла! – обиделась Катя. – Моя любовь принадлежала тебе, а Сергей был лишь другом…
Обида так явно читалась на лице жены, что Алексей сразу же сдался:
– Ну, хорошо! Виноват. Прости, ревность мучает. Разумом всё понимаю, а с сердцем справиться не могу.
Вздохнув, Катя попросила:
– Не омрачай нашу жизнь чёрными мыслями.
– Я постараюсь, – пообещал ей Алексей, ложась рядом, – только ты напоминай почаще, что принадлежишь лишь мне.
– Только тебе!..
Катя хотела ещё что-то добавить, но рука Алексея легла на её грудь, а его твердые губы запечатали ей рот. Зачем слова, когда двое любят? Всё остальное могло подождать до завтра. Пусть же последняя ночь в Москве окажется счастливой.
Москва ещё радовала глаз трепещущим золотом листвы, а в Петербурге ледяной дождь поливал чёрные скелеты облетевших веток. Алексей, легкомысленно не надевший шинель, в дороге изрядно продрог, но пока лакей вёл его по анфиладам Зимнего дворца до кабинета императора, Черкасский согрелся, приободрился и стал поглядывать по сторонам в надежде увидеть старых знакомых и друзей. В приёмной государя сегодня было на удивление пусто. Дежурный флигель-адъютант сообщил, что к императору с докладом прибыл граф Аракчеев.
«Понятно, почему все разбежались, никто не хочет лишний раз встречаться с этим упырём», – сообразил Алексей.
Аракчеева при дворе не любили, а если называть вещи своими именами, то просто ненавидели. Вся царская родня, включая обеих императриц и многочисленных великих князей, на дух не переносила военного министра. Впрочем, опасаясь подлого нрава и абсолютной беспощадности Аракчеева, все его недоброжелатели предпочитали помалкивать.
Неотесанный сын мелкопоместного дворянчика из Новгородской губернии покорил императора своей безграничной, не рассуждающей, собачьей преданностью. Выполняя хозяйские поручения, Аракчеев не щадил ни себя, ни тех, кто попадался на его пути. Запугивая, наказывая и унижая всех и вся, военный министр добивался беспрекословного выполнения монаршей воли, а к самому государю выказывал восторженное раболепие. Глядя на деревенские повадки «обезьяны в мундире», при дворе сначала потешались. Но вскоре изумлённые царедворцы обнаружили, что либеральный, европейски воспитанный Александр Павлович не только не брезгует «дуболомом» Аракчеевым, но и всячески поощряет его. Общество призадумалось, а потом сделало выводы. Теперь все заискивали перед военным министром, а самым верным средством решить нужное дело считался подарок, направленный его любовнице – крестьянке Минкиной.