Сладкая жизнь
Шрифт:
Вот дернул же черт выставить ее сюда! А все потому, что забыла про мать. Сергей, разумеется, не заметил, а мать ничего не пропускает.
— Да нет, там, в институте, — ответила туманно, надеясь, что та отстанет. — Торт вкусный, правда?
— Супер! — выпалила с набитым ртом Светка, закашлялась, поперхнувшись, и бабушка отвлеклась, заботливо хлопая внучку по спине, подсовывая ей чашку с чаем. Неугомонная, честное слово. Сегодня мать почему-то особенно утомила разговорами. И о том, что ей, Алле, при таком муже, вечно пропадающем на работе, следовало бы почаще ходить к кому-нибудь в гости и развлекаться самой, а не хоронить себя заживо. И о том, что Сергей мог бы быть
Бабушка с внучкой снова сосредоточились на телевизоре, и она тихо вышла на кухню, заварив кофе, густой аромат которого пополз по квартире. И вернулась обратно, подойдя зачем-то к окну и посмотрев вниз, на пустую дорожку перед домом и спящие на тротуаре машины.
Да, вот уже девяносто седьмой наступил — тот самый девяносто седьмой, в августе которого ей исполнится сорок. Почему-то ее в последнее время, с прошлого дня рождения, очень тревожил этот факт — то, что ей будет сорок. Ну дата как дата — но две цифры, когда она вспоминала о них, представлялись огромными, давящими, зловеще-черными, вытянувшимися в бетонный многокилометровый забор. Словно за ними ее не ждало ничего хорошего, словно с их приходом в ее жизни что-то должно было кончиться, словно после сорока сама жизнь должна будет серьезно измениться, и совсем не в лучшую сторону.
Она не раз говорила самой себе, что все это чушь — разумеется, она стареет, и ничего такого в этом нет. В конце концов снова стать двадцатилетней невозможно — да и не было в ее жизни ничего особенного в двадцать лет, разве что беззаботность, безответственность, легкость, отсутствие проблем. Зато сейчас были успокоенность, устроенность, любящий муж, умная, здоровая дочь. А молодость — что в ней хорошего? Может, только то, что праздники были более веселыми?
— Скучаешь, Ал? — поинтересовалась вдруг мать, которой, кажется, телепатия никогда не была свойственна. — Я тебе говорю — хватит дома сидеть, сходила бы куда-нибудь. Ну, не может он — сходи одна. Знакомых мало, что ли? Вон у соседки моей сын с женой внука ей на ночь подкинули, а сами гулять поехали. Твои-то небось институтские тоже по-человечески отмечают, а ты все в четырех стенах…
Господи, как будто она не могла пойти куда-нибудь, если бы захотела. Баландины звали в гости, Ольга тоже приглашала, заявив, что ждет ее со своим новым поклонником. И этот еще…
Вот хватает наглости — ведь дала ему понять в прошлый раз, чтобы оставил ее в покое. И цветы-то взяла, чтобы отстал, и была уверена, что больше он не появится. А сегодня утром, когда отводила Светку к матери, и, выйдя из подъезда, увидела большую черную машину типа той, на которой он приезжал, подумала, что просто похожая. Вернулась домой, схватила сумку и быстро выскочила, торопясь на консультацию, — и тут опять он. Она даже решила, что ошиблась, когда проходила мимо машины и услышала знакомый голос:
— С наступающим вас, Алла…
Она так растерялась, что только и выдавила:
— Вас тоже.
Он вышел, вставая перед ней — в том же белом пальто, с той же уверенной улыбкой. Две его отличительные особенности, запомнившиеся ей с самого первого момента, как его увидела.
— Может быть…
— Извините. Я очень спешу…
Она уже позже решила, что была слишком резка с ним, но с другой стороны, она и вправду торопилась — и его появление застало ее врасплох, потому что… Потому что она не ждала, что он еще появится.
— Я могу вас подвезти. Представляете, сколько народу сейчас в транспорте — а тут гарантированная доставка до места, со всеми удобствами.
Он стоял у нее на пути, как бы и не мешая идти дальше, но и одновременно не давая уйти.
— Послушайте, что вам от меня надо? — Она произнесла это преподавательским таким, жестким тоном, не глядя ему в лицо. Думая только о том, что надо поскорее уходить, потому что ей все это не нравится. Может, потому, что, посмотревшись в зеркало перед выходом из квартиры, заметила под глазами темные мешки и показалось, что бледно очень выглядит — но не было уже времени менять макияж, да и было бы, она бы ничего не изменила, верная принципу «пусть будет так, как есть». А вот сейчас об этом жалела.
— Честно?
Он как-то так спросил, что она подняла голову, встречаясь с его глазами.
— Честно!
— Если честно, я хотел пригласить вас куда-нибудь отметить праздник.
Она хотела сказать, что это невозможно, что у нее муж и ребенок и вообще ему не следовало сюда приезжать — но вырвалось другое, язвительное:
— Интересно, куда?
— Куда захотите. Ресторан, казино, клуб какой-нибудь — на ваш вкус.
— Послушайте, я не понимаю, — начала она, и вправду не понимая, зачем он куда-то ее приглашает, но он перебил:
— Раз так, то давайте я хотя бы довезу вас. Вам куда?
Она категорично мотнула головой, шагнула мимо него.
— Ну почему женщины такие жестокие? Неужели так сложно осчастливить человека в праздник, доехать с ним до работы, хотя бы до метро, подарить ему незабываемые воспоминания, которыми он будет наслаждаться весь следующий год…
Это прозвучало так… так не по его, что она остановилась, повернулась, улыбаясь в ответ на улыбку.
— Ну если только до метро…
В машине вкусно пахло, и кожаное сиденье после матерчатого жигулевского показалось необычно мягким, и мотор урчал сыто и тихо, и панель мигала разноцветными огоньками. Какой-то другой мир, незнакомый, но не пугающий, фантастически комфортный — в общем, ирреальный.
Он придержал дверцу, пока она садилась, закрыл ее аккуратно, сел рядом, обогнув машину. Посмотрел внимательно на нее, но она, почувствовав взгляд, смотрела перед собой. А потом, взглянув вниз, быстро поджала ноги — сапоги, почти новые, купленные всего-то два года назад, такие уютные и теплые, показались старыми и убогими — и поправила на коленях юбку.
— Куда прикажете?
— До «Полежаевской».
Он кивнул, передвинул какой-то рычаг внизу — и черная громадина легко, без судорожного хрипа и нелепых рывков, поползла вперед. Она делала вид, что изучает машину — хотя в машинах не разбиралась и они ей были неинтересны, — потому что иначе надо было бы о чем-то говорить. И не заметила, как в конце дома к автомобилю пристроились два джипа, приклеились словно.
— А дочка у вас симпатичная, — заметил он неожиданно. — Сколько ей?
Она вздрогнула, испугавшись вопроса, и покраснела услышав:
— Алла, за кого вы меня принимаете?
— Да я не…
— Я понял. — Он так охотно согласился, что румянец на щеках стал еще жарче. — Бандит и насильник, охотящийся на больших дядей и маленьких девочек. Не могу сказать, что вы мне польстили. Ну почему, если человек ездит на «мерседесе», значит, он ужасно плохой? Скажите, если я пересяду на «Жигули», я наконец покажусь вам хорошим?