Сладкие весенние баккуроты. Великий понедельник
Шрифт:
А тот, потеряв интерес к уху Пилата, теперь разглядывал его кавалерийские сапоги. И так как Пилат к сказанному ничего не прибавил, Максим позволил себе заметить:
— Я всё продумал, и теперь осталось получить твое утверждение. Мы ожидаем уважаемую Клавдию двенадцатого к полудню. Она отдохнет с дороги, а вечером ей можно будет показать Храм: там будут прекрасные песнопения и сравнительно немного народу. Тринадцатого, когда в Храме начнут резать ягнят, можно будет провести уважаемую Клавдию по Городу, но не подводить слишком
— Хороший план. А…
— Теперь о сопровождении, — не дал задать вопрос Максим. — По протоколу женой префекта должна заниматься жена первосвященника. Каиафа уже засылал ко мне Натана, и тот дал понять, что Ревекка, жена первосвященника, готова взять на себя эту обязанность, несмотря на предпраздничные приготовления…
— Ой, не хотелось бы, — поморщился Пилат. — Постой! А откуда им известно о приезде Клавдии? Я велел держать это в секрете.
— В Иудее слухи распространяются быстрее звука. Тем более если засекречивать то или иное событие… А разве у твоей жены в Кесарии нет ни одной подружки из местных?
Пилат еще сильнее скривил лицо и решительно сказал:
— Ревекка мне не походит.
— Я так и подумал. И видимо, так же подумал Марцелл, потому что он очень рассчитывает на то, что в главные сопровождающие уважаемая Клавдия изберет его жену, Юнию.
— Жена легата? А разве она знает Иерусалим?
— Насколько может знать Город римлянка.
— Да ну ее. Она болтушка. И слишком молода, чтобы руководить моей женой. И Клавдия меня просила, чтобы ее сопровождала непременно иудейка.
— Тогда две кандидатуры осмелюсь тебе предложить, — сказал Максим. — Либо жену нашего Иосифа, который из Аримафеи, либо жену Никодима.
— Но Никодим — фарисей.
— Во-первых, он фарисей очень умеренный. Во-вторых, он человек правильный во всех смыслах. В-третьих, насколько я знаю дорогую Клавдию, жена Никодима должна ей понравиться: она достаточно молода, обаятельна, не назойлива, прекрасно владеет предметом, который интересует нашу высокую гостю.
— И говорит по-латыни?
— Ни слова не говорит. И им непременно понадобится переводчица. Я ее уже подобрал. Она из службы. Так мне будет спокойнее.
— Если я тебя правильно понял, ты склоняешься к жене Никодима? — спросил Пилат.
— Склоняюсь. Однако…
— Что «однако»?
— Ты не боишься, что если мы откажемся от услуг жены первосвященника и возьмем в сопровождающие жену Никодима, то в синедрионе могут возникнуть…
— А мне плевать на синедрион и на то, что там может возникнуть или не возникнуть! — вдруг радостно воскликнул Пилат.
Затем посерьезнел лицом и сказал:
— Хорошо, я подумаю. Время терпит. Потом снова радостно улыбнулся и спросил:
— А всё-таки зачем ты поймал Варавву?
И тотчас начальник службы безопасности ответил на вопрос, как будто он вовсе не был для него неожиданным, и он его давно ждал, и вместе с этим вопросом ожидал, что они наконец перестанут на ночь глядяговорить, о второстепенном и третьестепенном и заговорят о важном и безотлагательном.
— Мне вдруг показалось, что его надо поймать именно сейчас, — сказал Максим.
— Почему?
— Мне подумалось, что, может быть, пришло время положить конец слухам о том, что этот Варавва чуть ли не тайный агент римлян, что Понтий Пилат самолично велел ему терроризировать тетрарха Антипу, грабить его людей и всем показывать отрубленную голову пророка Иоанна. Мне почудилось, что очень сподручно будет тебе перед праздником Пасхи подарить Антипе схваченного Варавву, его ночной кошмар и дневной ужас, и помириться с тетрархом, с которым у тебя, как все знают, очень сложные отношения.
Пилат хотя и улыбался, но смотрел на Максима почти зловеще: прямо-таки ввинчивал взгляд в щеку начальнику службы безопасности, которую тот ему подставил.
— Подумалось… Почудилось… А что, если тебе действительно померещилось, Максим? И ты в своем рвении не только не угодил мне, а допустил серьезную политическую ошибку? — тихо спросил префект Иудеи.
— Ошибку в чем? — Максим поднял глаза. Взгляды их встретились.
— В том, что арестовал Варавву.
— Тогда нет никакой ошибки, потому что я его не арестовывал.
— Не понял.
— Многие видели, что Варавву, прозванного Неуловимым Мстителем, арестовали стражники синедриона. Иисус прибыл в Гефсиманию под видом богомольца, разбил там шатер. Там его и поймали.
— Да что ты говоришь! — шепотом воскликнул Пилат.
— Я говорю то, что все теперь знают в Иерусалиме.
— Значит, Неуловимого поймал старый толстяк Амос?
— Не знаю. Может быть, он руководил операцией.
— И сам Амос уж точно не знает, как ему это удалось.
— Вполне может быть.
— И где содержат Варавву тоже никому неизвестно?
— Разумеется, неизвестно. И не станет известным до тех пор, пока я не пойму, правильным ли был этот арест или ошибочным. Потому что поймать Варавву было достаточно сложно, а сбежать он может в любое мгновение.
Тут Пилат закрыл глаза, передыхая от тяжелого взгляда Максима, затем почесал рукой в затылке, открыл глаза и, одарив собеседника всем обаянием своей улыбки, произнес:
— Слава великим богам, что ты мой сторонник и помощник. Потому что, будь ты мне врагом, Максим… С твоим опытом, твоим умом, твоим поразительным чутьем…