Сладкий перец, горький мед
Шрифт:
Алексей непонимающе взглянул в ее глаза. Но в комнате было уже темно, и увидел он только бледный Танин лик. Но она правильно поняла его движение, объяснила, не дожидаясь прямого вопроса:
— Я бы, возможно, и вышла за тебя замуж. Но я бы никогда тебе этого не простила. Я бы наверняка испортила тебе жизнь. Ты знаешь, Лешик, я, наверное, такая стерва…
Патыч грустно улыбнулся:
— Я знаю. Но я все равно тебя люблю. А может, именно за это и люблю. Прости меня, ладно?..
Таня согласно кивнула:
— Ладно… Только ты больше не пропадай так надолго. Ты же не бросишь меня совсем, правда?
— Правда. Я всегда буду рядом. Я люблю тебя…
***
Сергей уже давно вернулся из так называемых мест, не столь отдаленных. Поработал
Вернулся Серега в дом родной к неполному двадцати одному году. Бывшие однокурсники уже вплотную к диплому подобрались, а он, балбес здоровый, оказался с одним только аттестатом условной зрелости на руках. В институт больше соваться не стал, поступил в энергетический техникум на вечернее отделение. Семестр отучился кое-как, а к сессии почувствовал, что выдохся, да и плюнул на учебу. На этом с образованием было покончено раз и навсегда.
Устраивался работать то на один завод, то на другой. Пробовал быть и фрезеровщиком, и шлифовщиком, пытался и слесарить, да понял, что металл его не любит, и подался на стройку, благо, класть кирпич его "на химии" научили.
Здесь уже больших процентов не высчитывали, да привычка не слишком-то сильно напрягаться на работе осталась. А потому и на воле большим заработком похвастать не мог. Однако на выпить и скромненько закусить хватало. А уж одеть-обуть да накормить — это святая родительская обязанность! Уж коль родили, будьте любезны содержать дитятю. И содержали. Да вот беда — отец взял, да и отошел в мир иной, не спросясь сыновнего благословения. А Ада Петровна, привыкшая за столько лет к сытой жизни за удобной широкой мужней спиной, зарабатывала всю жизнь более чем скромно. А теперь на ее хрупкой шее оказались взрослые дети. Ей и одну Татьяну тащить было нелегко, да что поделаешь — ребенок получает образование, не срывать же ее с третьего курса института! Тянуть же на буксире великовозрастного оболтуса, пропивающего все, что в руки попадало, было уж вовсе непосильно. И если раньше, при жизни Владимира Алексеевича, сынуля хоть как-то сдерживал себя, предпочитая не являться домой на карачках, отсыпаясь у друзей-собутыльников, то теперь стесняться перестал, почувствовал себя хозяином в доме. До ручки, правда, пока еще не дошел, вещи из дому не таскал, но семейный бюджет трещал по швам. Деньги, за столько лет скопленные Владимиром Алексеевичем и отложенные "на черный день", обесценивались с каждым днем.
Дрибница стал отцом. По его настоянию мальчонку назвали Николаем, в честь деда. Как порядочный муж и отец, Володя прикупил все необходимое для малыша, встретил жену у дверей роддома с дежурным букетом в руках и привез все в ту же крошечную однокомнатную квартирку. На этом посчитал свою миссию выполненной.
Квартира была теперь его собственностью, но Любу он об этом в известность не поставил. Пусть живет, ему, Дрибнице, не жалко. Он по-прежнему полностью содержал ее, оплачивал даже домработницу-няню, так что пусть еще спасибо скажет. Он и так слишком щедр с нею!
Основным его занятием и интересом по-прежнему был бизнес. Дело его росло,
Нынче же компьютеры канули в лету. Отдав им дань благодарности, Володя со спокойной совестью разогнал сборочный цех. Правда, назвать его убыточным было бы очень большой натяжкой — прибыль он по-прежнему приносил, но по сравнению с автомобильно-гаражным бизнесом прибыль эта была чисто символической. Вернее, для Дрибницы это была уже не прибыль, а практически топтание на одном месте. Нынче его привлекал другой порядок цифр.
Холя и лелея автобизнес, он задумался еще над одним проектом. Ввоз иномарок он наладил, колесо крутится без сбоев. За машинами приезжают уже даже из центральной части страны, да что там, частенько и из-за Урала наведываются. Запчасти он теперь завозил не только для станций техобслуживания, но и для широкой продажи, что тоже пошло очень даже неплохо. И выходило так: машины есть, ремонтом и запчастями обеспечены, но ведь просто так, на воде, они не ездят. А значит что? А значит, машинам нужен бензин! В конце концов, как часто нужно ремонтировать машину? По мере необходимости да для профилактики. А значит, если это не полный металлолом, то в поле зрения Дрибницы это авто попадет максимум пару раз в год. А бензинчик то нужен машинке каждый день…
Мысль была интересная, и пришла она в гениальную Вовкину голову как нельзя более кстати, ведь именно сейчас шел передел территорий и собственности. Как говорят, главное — оказаться в нужное время в нужном месте. И Дрибница оказался! Дело выходило довольно хлопотным, небезопасным, но зато и деньги потекли нескончаемым потоком. Правда, для собственной безопасности пришлось сначала платить за крышу бандитам, но после, поживившись как следует на бензиновом поприще, Володя организовал собственную службу охраны. Это она так красиво называлась, на деле же состояла сплошь из таких же бандитов, только вроде как на законном основании.
Под воздействием больших денег и нового окружения, частично делового, частично бандитского, Дрибница активно начал меняться. Он давно уже перестал быть тем пай-мальчиком, которым предстал много лет назад пред светлые Танины очи в первый ее приезд в Нахаловку. Теперь это был жесткий, деловой человек с колючим, словно рентгеном просвечивающим взглядом, специфическим лексиконом и циничным отношением к жизни вообще и к окружающим в частности. На людей, не являющихся его сотрудниками или деловыми партнерами, поглядывал несколько свысока, однако чувствовалась в его взгляде некоторая настороженность: мол, чего тебе от меня надо? не иначе, как денег. не дам.
Личная его жизнь ограничивалась крайне редкими, раз в месяц, а то и в два-три, посещениями законной супруги. Приходил, якобы, для того, чтобы повидаться с ребенком. Клал на стол пачку банкнот, не утруждая себя покупкой по дороге хотя бы какого-нибудь завалященького банана, слегка трепал мягкие нежные детские волосенки, отправлял домработницу с ребенком на кухню, а сам наскоро исполнял "супружеский долг". Все это без слов, без души, как механический заяц. Только первый раз, заявившись месяца через три после рождения маленького Коли, уже застегивая штаны, произнес в пространство и без особого выражения: